Юрий Леляков: На пороге Галактики

«Зачем я это делаю? Почему не сказал сразу, что нездоров, что переутомился? А теперь-то как объясню, почему не в состоянии сдавать экзамен?»

Но, как бы там ни было, билет уже был в руке — и Кламонтов решил прочесть вопросы, а уж потом думать, что делать дальше. И, прочтя, едва не вздрогнул… Как ни удивительно, попались ему те самые: «общественно-экономическая формация» и «искусство как форма общественного сознания». И только третий был странно неразборчив, как будто рычаги пишущей машинки на доли миллиметра не достали до бумаги — вот было и не разобрать, что и в свете решений какого именно съезда составляло этот вопрос.

«А может быть, всё-таки вспомню? — с внезапным приливом решимости подумал Кламонтов. — Вспомню — и сдам! Ведь два вопроса знакомы. Но как прочесть третий? Нет, ладно, потом, сначала — первый. Значит, так… — Кламонтов сжал ладонь правой руки левой, пытаясь собраться с мыслями. — Базис внизу, надстройка вверху. Каждая прямая и каждая плоскость отделяет базис от надстройки… Высота, опущенная из вершины квадрата на его сторону, не является высотой. Так, хорошо, это я помню. Дальше… Самец жабы откладывает икру в знаменатель полного дифференциала… Или нет… Три источника и три составных части на одной орбитали… Хотя это было бы вопреки… правилу фаз… Гиббса? Или… Гюйгенса?»

Кламонтов снова встряхнул головой и растерянно оглянулся, словно опять очнувшись. И тоже странно — как будто не засыпал, не отключался. A тут — и в аудитории что-то стало не так, как раньше. Ах да, другие студенты успели рассесться по партам со своими билетами и, сосредоточенно склонившись над ними, готовились к экзамену. И всё же что-то было не так — и он снова не мог понять, что… Или снова только казалось от переутомления? Но тогда тем более — как в этом состоянии пытаться сдать экзамен?

«Нет… Давай ещё раз… — Кламонтов ещё сильнее сжал правую руку левой, будто делая отчаянный мысленный рывок в попытке вызвать из памяти нужную информацию. — Итак, свет решений Съезда… Проходя через оптически неоднородную среду, свет образует конус светорассеяния… Но то — потом, третий вопрос, а тут надо разобраться с первым. Значит, так — низы не хотели, верхи не могли… Наверно, была полупроницаемая мембрана, создалась осмотическое давление. И низы не хотели, чтобы верхи диффундировали к ним через неё, а верхи не могли… Ой, нет… — снова спохватился Кламонтов — и тут перед его внутренним взором встала иллюстрация из учебника, похоже, наконец к нужному вопросу. — Ах да, ну вот же оно: буржуй складывает в сейф прибавочную стоимость. А пролетарий застёгивает пояс на проценты… Хотя и не говорить же так буквально… Тем более — опять не совсем то. Нет, давай сначала… Значит, так: ёмкость, индуктивность… Нет… Ионное произведение воды… Нет… Уровни компактизации ДНК в хромосомах… Нет… Ну так, может быть, двойное оплодотворение… пролетариата — беднейшим крестьянством? Опять не то… Ой, что делать… Какой ужас… Как мне это сдать…»

И тут что-то снова привлекло внимание Кламонтова, прервав течение его мыслей. Он даже не сразу понял, что слышит чей-то голос — но, чуть повернувшись, краем глаза увидел философа, который сидел рядом за партой и что-то говорил. Странно — философ сам подсел к нему… И когда? Кламонтов даже не заметил… И что теперь? Признаться наконец?

— … Ну, и… вот так, значит, двойное оплодотворение и происходит… — полувопросительно произнёс философ, протягивая лист с рисунками, изображавшими стадии двойного оплодотворения у цветковых растений. Хотя не совсем — одна из стадий попала сюда явно по ошибке. Но зачем это вдруг могло понадобиться философу?

— А… это? — вырвалось у Кламонтова — и ему пришлось указать толь концом своей ручки на то, что было ошибкой в схеме. Хотя — ошибкой ли? Он почему-то вдруг начал сомневаться…

— Это… гиф… Нет, гипофиз… — замялся философ. — Нет, этот… как его… гименеций…

— Какой гименеций? — ещё больше удивился Кламонтов. — Нет же в ботанике такого понятия… А если вы имеете в виду гинецей, так то — совсем другое. (Кламонтов хотел сразу и уточнить — но вдруг понял, что не помнит определения. Нет — он не забыл, он зрительно представлял себе эту часть цветка, но опять не мог вызвать из памяти нужные слова.) А это — гаметофит, — продолжил наконец Кламонтов. — Но дело в том, что это у папоротника он такой. А двойное оплодотворение свойственно только цветковым, у которых он выглядит совсем иначе, — закончил Кламонтов, всё ещё не понимая, зачем это философу сейчас.