Александр Лукьянов - Трейлер Старика

Человек извлёк из-за пазухи засаленный автодорожный атлас, открыл нужный лист, что-то напряжённо соображая. Вид человека был ужасен: грязная камуфляжная одежда, дикая борода, засаленные космы шевелюры. И — дикий блеск в глазах.

Нет, отлеживаться придётся до сумерек. А там… Может быть, чем-то съестным доведётся разжиться в этой Ольховке. Может быть…

В обнимку с автоматом он забылся чутким сном в кустах. Пришёл сон, тревожный и призрачный. Снилась маленькая Людмилка. Вот она, сидя на диване, протягивает ему розового зайца. Такую забавную куклу-перчатку. „На уку… На уку одеть… Заесь…“ — лепетала ему во сне дочка, прося надеть зайца на руку и поиграть с ней. Человек проснулся, оскалив зубы, сморщившись, словно от дикой боли.

Сколько прошло с тех пор? Всего два месяца. Тогда, в июне, НАТО в первый раз бомбило Москву. Крылатая ракета целилась явно в казармы бригады внутренних войск на Подбельского. Но что-то засбоило в её мозгах — и „томагавк“ врезался в многоквартирный дом брежневской постройки. Тогда, когда сам человек спешил домой с работы. Восемьсот килограммов взрывчатки превратили дом в груду щебня. И там, под обломками, осталось всё, что было у человека — жена и дочь, книги, рукописи, жалкие сбережения. Он смог сохранить рассудок, разгребая окровавленными руками бетонные обломки, бросаясь на скрученные прутья арматуры, слушая стоны из-под завалов. А потом разжился вот этим старым АКМ, вырвал кое-что из разрушенного склада и двинул прочь из обезумевшей столицы. С одной мыслью: на юг! Туда, где ещё могут быть люди, готовые драться…

В первые дни было сравнительно легко. Тогда удалось подкрасться к группке мародёров и расстрелять их, добыв кой-какое золотишко, еду, патроны и даже пачку долларов. Тогда его вырвало жестоко — до желчи. Превозмогая головокружение от запаха тёплой крови, он обшарил одежду убитых, забрав всё ценное. К сумке с консервами и хлебом он не мог притронуться ещё два дня. Он уходил из обезумевшего города, и ветер трепал остатки старого рекламного плаката на обочине: „Третье тысячелетие — время любви, мира и согласия“. А потом был долгий путь из Москвы. На остатках энергии батареек карманный приёмник приносил обрывки информации. На ультракоротких волнах царствовали возникшие оккупационные станции. Какие-то ушлые мальчики и девочки с русскими именами игриво сообщали сводки „сил ООН“ — в промежутках между вечной эстрадой. Гораздо больше толку было от передач на английском языке — от Би-би-си. Демократия в России победила окончательно. Единой страны больше не было: образовались Поволжская федерация, Центророссия, Северокавказский союз, Ингерманландия — вкупе с Сибирской и Дальневосточной республиками. Откуда-то, как тараканы из щелей, бойко повылазили многочисленные президенты и прыткие молодые политики. Шли бесконечные интервью с „простыми людьми“, бурно радующимися наступившей новой эре и прощанию с имперским прошлым. И лишь иногда говорили о боях с группами партизан на Брянщине и где-то на юге… Хоронясь по лесам и заброшенным домам, он чувствовал возникновение какой-то новой жизни вокруг. Встреченная на опушке бабка, сначала до смерти его испугавшись, потом перекрестила его, поделившись тремя круто сваренными яйцами. Причитая, рассказала, что в их посёлке уже обосновалась новая полиция. Те же омоновцы, подчинённые комендатуре. Полицаи…

— А вообще у нас немцы стояли, милок.

— Какие немцы, мать? Америкосы.

— Не, сынок, немцы. С чёрными орлами на рукавах. И говорят, как лают: „нихт“, „лос“, „цурюк“…

— Понятно. Бундесвер.

— Чего, сынок?

— Нет, ничего…

Первых американцев он убил через две недели. Осторожно пробравшись во тьме к околице какого-то села на звуки рэпа, человек с автоматом заглянул в полоску света, пробивающуюся сквозь занавеску небольшого окна. Взгляд выхватил комнату со скромным убранством, заставленный тарелками с едой стол, на нём две бутылки виски. На диване в углу двое — негр и белый — увлечённо пользовали мясистую бабу. Все трое животно постанывали. Рядом на стуле, сваленные в кучу, громоздились камуфляжные куртки, у стены он заметил винтовку М-16, стоящую стволом вверх. На всю мощь гремел невидимый магнитофон. Саданув в стекло прикладом и сорвав занавеску, человек ударил внутрь комнаты короткими очередями. Благо, громкая музыка помогла. Кровавая строчка пересекла спину бабы. Второй американец успел только обернуться. Перед глазами мелькнуло искажённое страхом лицо, бобрик стриженных щёткой волос. Коротко дёрнулся „калаш“ — и янки рухнул ничком на залитую кровью пару.