Дмитрий Глуховский - Рассказы о Родине

— Да, у нас последний год богатый выдался, — признал другой.

— Увы, все хорошее имеет свойство заканчиваться, — грустно подытожил депутат.

Выйдя из ворот Спасской башни, они зашагали к стоянке, где обоих под парами ожидали похожие черные авто.

— Приятный вы собеседник, батюшка. Даже странно как-то с вами прощаться, — Зыкин протянул отцу Мефодию руку.

— Вы слышали, — смиренно пожал плечами священник. — Наше руководство приняло такое же решение. Полная эвакуация.

— Куда же вы теперь? Домой? На Южный Крест? — депутат оглянулся на вздымавшийся вдалеке мощный силуэт Храма Христа Спасителя.

— Да. На наш скромный ковчег… и на юга, как вы выражаетесь, — перехватив зыкинский взгляд, кивнул батюшка.

— Ну, а мы на Большую Медведицу, — зачем-то сказал Зыкин, будто отец Мефодий и сам этого не знал.

— Что же, — улыбнулся ему священник. — Будете в наших краях, как говорится, милости просим. Выглядеть я, сами понимаете, дома буду несколько иначе… Надеюсь, не испугаетесь каких-то там щупалец.

— А вы, я уверен, сумеете разглядеть мою душу под хитиновым панцирем, — усмехнулся депутат.

— Когда-нибудь мы обязательно встретимся, — батюшка вдруг отдал Зыкину карикатурный мушкетерский салют, и оба засмеялись.

Эвакуация началась через трое суток. Ровно в четыре ночи приторный дымок, все струившийся над Кремлем, окреп, загустел, окутал мглою Царь-Пушку и Царь-Колокол, дворцы и музеи, заполнил огромную чашу кремлевских стен до края и выплеснулся наружу.

Неистово загудела земля. Словно собака, вернувшаяся с прогулки и отряхивающая мокрую шерсть, затряслась, завибрировала Кутафья башня, потом разом слетела с нее шелуха кирпичей и обнажился литой корпус, словно металлический, но удивительный, цвета расплавленного олова, без швов и иллюминаторов. За Кутафьей последовала Боровицкая, за ней — Арсенальная, и Сенатская… Все, кроме Спасской.

Повинуясь неслышному сигналу, корабль, скрывавшийся в первой башне, похожий не на ракету даже, а на поставленный на попа цеппелин, вырвался из асфальта, из брусчатки, и бесшумно ушел в небо. Стартовали следом за ним и остальные башни, делая кремлевскую стену похожей на старческую беззубую челюсть.

И тут город накрыл невообразимый рев. Горделиво, неспешно высвобождаясь из-под бетонных плит, стряхивая штукатурку и позолоту, над Москвой поднималось циклопических размеров судно, не линкор даже, а нечто доселе невиданное. Взлетал Храм Христа Спасителя. За ним, пропустив титана вперед, выстрелили десятки небольших спасательных челноков, упрятанных в часовнях и монастырях, в церквях всех мастей.

Через четверть часа столицу было не узнать: город словно повторил судьбу Дрездена. Незыблемыми оставались лишь Спасская башня и колокольня Ивана Великого. На полпути между ними, одинокие, застыли две фигурки.

— Простите, если что не так, — сказал Президент. — Я пойму вас, если вы все еще держите на нас зло за ту историю с Никоном и за тридцать седьмой…

— Ну что вы… Быльем поросло, — улыбнулся в бороду Патриарх. — Ведь в конце концов мы неплохо сработались.

Улыбаясь друг другу тепло и не вполне искренне, как Сталин Рузвельту в Ялте, они распрощались. Президент нырнул в боковую дверцу Спасской башни, патриарх поднялся по ажурной лесенке в древнюю колокольню.

Еще миг — и две ярчайших звезды метнулись ввысь, теряясь среди других звезд.

Август выдался удивительно мягким и благостным. Свирепых сибирских комаров, которые обычно как раз в этот месяц разворачивали последнее решающее наступление на человечество, на сей раз унесло куда-то игрой циклонов.

Пару недель назад случилось, правда, небольшое землетрясение, но по сравнению с прошлогодним августовским пеклом и лесными пожарами, которые чуть не пожрали и Борисовку, и соседнее Грязево, и сам райцентр — Мантурово, толчки казались неправдоподобно легкой расплатой. Словно ждали червонец строгого режима, а отделались тремя годами условно.

Главной неприятностью было то, что в телевизоре теперь пропал сигнал.

— Как-то там Андрюша… — ковыряясь резиновым наконечником клюки в земле, переживала Ангелина Степановна.

С тех пор, как от Андрюши ничего не было больше слышно, вечерние посиделки было решено перенести во двор Нины Прокофьевны, благо комары не докучали.

— Нехорошо ему на голове навертели, — покачала головой Анна Павловна. — Растрепанный такой, словно бошку не мыл неделю, да еще и чумазый стал. Раньше мне он больше нравился. Опрятный такой был, а теперь тьфу! Хоть бы и не видала его век.