Феликс Кривин - Пеший город

Супруга одного Мамонта ушла от него к Слону. Было это давно, когда супруга была еще молодая. А Мамонт уже тогда был старый. К тому же мохнатый, нечесаный. Вот она и ушла к Слону, вы бы тоже так поступили на ее месте.

Время было трудное, ледниковое. Тут не до сантиментов. Жена использовалась в качестве обогревателя, чтоб на холоде душу отогреть. Это весьма важный момент: отогревать в супружестве не только тело, но и душу. От этого впоследствии произошла любовь.

И вот представьте: просыпается Мамонт от холода, щупает рядом, а там пусто.

— Мама! — зовет Мамонт (он Мамонтиху Мамой называл, поскольку остальных букв не выговаривал). — Мама! Мама!

Но Мамонтиха не отзывается. В настоящий момент она Слона обогревает. Слон в ее тепле больше нуждается. Мамонт — вы только на него посмотрите — до пяток шерстью оброс, а Слон совсем голенький и лысенький. Она, говоря откровенно, питала слабость к голеньким и лысеньким, хотя вообще-то сильная была. Но самая сильная женщина должна питать к кому-нибудь слабость.

Когда Мамонт узнал, на кого супруга его променяла, он до того рассердился, что вычеркнул ее из завещания. Пусть ей Слон пишет завещание, хотя Слон по состоянию здоровья любого мамонта переживет.

Совершил Мамонт этот отчаянный шаг и задумался. С женой он, допустим, разобрался, но кому оставить завещание? Во всем ледяном, ледовитом поле зрения никого практически нет. Одни перемерзли, другие сбежали от холода. Хоть криком кричи — никого не дозовешься.

Но то, что никого поблизости нет, всегда большое преувеличение. На зов Мамонта прискакала Блоха, которая тоже мамой была, но только в собственном понимании этого слова. Впрочем, своих детей, как все блохи, она выстреливала так далеко, что потом их невозможно было найти, да она и не искала.

Эта Блоха жила среди льдов и снегов и чувствовала себя среди них, как у себя дома. Днем прыгала, чтобы согреться, ночью замерзала, чтоб ничего не чувствовать. И вот она давай скакать перед Мамонтом и строить ему глазки. А он старый, зрение слабое, где ему ее глазки разглядеть.

Она его ножкой — толк! Ноль внимания. Второй ножкой — толк! Ну и толстокожий! Третьей ножкой, четвертой, пятой, шестой… Никакого впечатления!

Укусила его Блоха. Не сильно, а нежно и даже как-то кокетливо, чтоб только вписаться в его внимание. Почухался Мамонт. Значит, заметил. Говорит Блоха:

Может, перепишешь на меня завещание? Я буду тебя любить, согревать, присматривать за тобой. Ты можешь даже на мне жениться.

— А ты не замужем?

— Ой, что ты! Я еще девушка! — Врет, конечно. — Только- только вышла из девочек! — Наглая ложь!

— А к Слону не сбежишь?

Тут Блоха схватилась за живот и покатилась от хохота. Потом прикатилась обратно и говорит:

— За кого ты меня, Мамик, принимаешь? Он же лысый, а ты весь в шевелюре, сравнил!

Понравилось Мамонту, что он в шевелюре, и оформил он на Блоху завещание. Завещал ей и льды, и снега, и даже тундры кусок. Солидное получилось наследство.