Владимир Дрыжак - Кесарево сечение

Дальше произошло удивительное. Никаких разговоров Гиря заводить не стал, поинтересовался, как там мои чада, сказал, что днями заглянет с инспекцией и отпустил с миром.

– А где Куропаткин? – поинтересовался я.

– Вася окончательно перешел на нелегальное положение, – скорбно произнес Гиря. – Он исчез из моего поля зрения в Непале. Готовит какую-то экспедицию. Куда и зачем – понятия не имею. Ходят упорные слухи, что его заинтересовали египетские пирамиды. Ты, кстати, там был?

– Был.

– И что, еще не все пирамиды растащили по музеям?

– Да нет, пока стоят…

– Это хорошо! Там, говорят, в подвалах закопаны мумии древних богов и разные смешные артефакты неизвестного назначения. Вот, похоже, Куропаткин туда и нацелился. Угадай с трех раз, кого он взял в напарники?

– Да мне и раза хватит: Зураба Шалвовича.

– Точно! – Гиря обхватил голову руками. – Хотел, понимаешь, заставить его эти бумажки по кучкам раскладывать, но он удрал – приходится самому. Ладно, уйди с глаз долой, а то я тебя на них посажу.

– Вы ведь не варвар, Петр Янович, чтобы загубить мои молодые годы – сказал я, ускоряясь к двери.

– Два дня в твоем полном распоряжении. Будешь нужен – брякну, – бросил Гиря мне вслед, и снова погрузился в административные грезы.

Я отправился домой и остаток дня провел в праздности. Вечером явился свежеприбывший Валерий Алексеевич с росконым букетом цветов. Он долго умилялся и сюсюкал, а когда Танечка ему улыбнулась, чуть не свалился в обморок от восторга. Внуком же остался недоволен и начал приставать к Валентине:

– Послушай, что это он у тебя все время орет, как будто его режут?

– Мокрый, вот и орет.

– А почему он у тебя все время мокрый?

– Метаболизм, – лаконично ответствовала Валентина и ушла на кухню.

Валерий Алексеевич потащился за ней, и я еще долго слышал его филлипики типа: "А почему у девочки нет метаболизма?"

Когда он ушел, Валентина заявила раздраженно:

– Теперь, наконец, я точно знаю, что такое счастье.

Я поцеловал ее в висок и спросил:

– Что же это такое?

– Счастье – это когда тебе не задают идиотских вопросов.

– Понял, – сказал я. – Уверяю тебя, Валентина, со мной ты будешь счастлива. – И попытался поцеловать еще раз.

– Сомневаюсь, – сказала она, уворачиваясь на очередной визг потомка.

Весь следующий день я посвятил воспитанию подрастающего поколения и не задал Валентине ни одного вопроса. Вечером "брякнул" Гиря и сказал что на следующий день после обеда назначен мой доклад о проблемах освоения внесолнечной области Вселенной.

"После обеда" – понятие растяжимое. Когда я прибыл для доклада, в кабинете уже сидели Гиря и Штокман. Чуть позже, примерно через равные интервалы, явились Карпентер и Кикнадзе, хотя последний должен был пребывать в Непале или в Египте. Фактическим последним оказался Сюняев, немедленно по прибытии окропивший всех своей бодростью и жизненной энергией. Мне показалось, что Валерия Алексеевича что-то распирает изнутри, но Петр Янович не дал ему времени опорожниться.

Начал он шаблонно:

– Что у нас за мода такая, являться постепенно. Я ведь предупреждал: будет совещание! Могли бы скопиться где-нибудь, и прийти скопом… Ладно, Глеб, все в сборе. Докладывай, как все прошло.

Я доложил. Потом обстоятельно ответил на все вопросы и уточнил некоторые положения своего доклада. Потом Эндрю Джонович изложил свою трактовку событий, отметив мою выдержку и дипломатический такт. Штокман похвалил мой доклад, а Кикнадзе похвалил меня в целом. Я стоически выслушал все комплименты в свой адрес.

После этого слово взял Сюняев:

– Отлично! – сказал он. – Просто замечательно! Все прошло как по маслу. Глеб, я горжусь, что у меня такой зять!

– Лучше бы ты об этом помалкивал, пока все не затихнет, – желчно произнес Штокман. – Слухи ширятся, и предстоят разборки. Шатилов подал официальное прошение об отставке. Как только она будет принята, откроется сезон охоты на волков. Тебя это, между нами, тоже касается. Шатилов развел семейственность, везде рассовал своих родственников. Начнут копать, вскроют связи и подоплеки… Не удивлюсь, если в прессе будет пущен слух о том, что Петя – твой сводный брат по матери.

Валерий Алексеевич скривился:

– Неумная шутка…

– Не спорю, – сказал Штокман. – Но, между нами, кое-кто уже интересовался у меня на сей предмет.

– И что же ты ответил?

– Я ответил нейтрально.

– А именно?

– Я сказал, что, насколько мне известно, мать Петра имела двух детей: сына и дочь. Кто из них двоих был сводный – мне не известно.