Эльвира Вашкевич - Метро

- Я сунусь, я, - говорил Леха, с ненавистью наблюдая за прыгающим светом. - Я ваши повадки насквозь знаю. Не думайте, что сбежать получится. Твари!

Невдалеке забрезжил сероватый, дневной свет. Фонарь выключили, и Леха осторожно, прижимаясь к стенам, прокрался поближе. Почти что рядом с ним маячили широкие спины сталинградцев. Леха поднял трубку, передвигая рычажок на ее боку, устанавливая на максимальную мощность луча.

- Ну, прощайтесь с жизнью! - торжественно шепнул он, поглаживая пальцем кнопку.

Что-то стукнуло, кто-то негромко выругался, и Леха опять вжался в стену, потом и вовсе лег на каменный, сочащийся сыростью пол тоннеля. Кто-то приближался, загораживая свет. Леха пополз назад. "Много сволочей, - думал он, отползая за угол. - Стаей собираются, скоты. Ладно. Я подожду. Мы не гордые. Я вот тут пристроюсь и подожду. Я их всех отловлю! А то что ж... После первого же выстрела и меня уложат. А остальные так и сбегут. И пакостить будут. Ну уж нет...". Мысли его были сбивчивые, злобные, захлебывающиеся яростью.

- ... может и не получиться, - донеслось до Лехи. - Вам хорошо говорить. У вас там никто и пикнуть не смеет. А здесь... - говоривший фыркнул с сомнением. - Одно слово - быдло.

- А кто вам мешает сделать так, чтоб здесь тоже пикнуть не смели? - голос Дзержинского звучал с презрительной ленцой. - Главное - у кого сила. Хотите - поможем вам, если сами не справляетесь.

- Да поймите же, революция будет, если на них еще сильнее нажать! - воскликнул почти что в отчаянии неведомый собеседник наркома. - Народ - страшная сила!

- Кто ж его спрашивает, народ-то? - искренне удивился Дзержинский. - Честное слово, я вам удивляюсь! Вы что, обязаны чем-то этому народу? Долг за собой чувствуете?

Леха зашипел от бешенства. Алая волна накрыла его, и он выскочил из-за угла, уже не думая ни о какой маскировке, давя в беспамятстве на кнопку трубки. Белые лучи зашипели, сталкиваясь с влажными стенами. С мерзостными, хлюпающими звуками начали падать тела, искромсанные в клочья. Тот, кто разговаривал с Дзержинским, взвизгнул тонко, пронзительно, как свинья, побежал к выходу не оглядываясь. А Леха все полосовал перед собой лучом.

- Ну все уже, все, Алексей Валерьевич, - почти ласково сказал Дзержинский, поднимаясь. - Хватит уже. Охрана моя даже шелохнуться не успела. Надо же, какие у вас таланты. Даже не подозревал.

Бешенство схлынуло. Леха стоял посреди коридора, бессильно уронив руки вдоль тела. Он часто моргал, морщась от боли в глазах. Все расплывалось, заливалось слезами. На полу, отвратительно воняя горелым мясом, валялись куски плоти, еще дымящиеся от невыносимого жара. Прямо под ногами Лехи тлел клетчатый рукав рубашки, иногда ярко вспыхивая.

- У-у-ууууу, гнида! - скрипнув зубами, Леха навел раструб на Дзержинского. - Ща я тебя успокою на все времена разом.

- А смысл? - пожал равнодушно плечами Феликс Эдмундович. Глаза его блеснули за стеклами очков доброжелательно и весело. - Ну, не будет меня. Так другой придет. И неизвестно еще, кто хуже окажется. Шило на мыло променяете, Алексей Валерьевич.

- А плевать! - рявкнул Леха, но первоначальный запал уже прошел. В ноздри забивался муторный, тошнотный запах паленого. Казалось, что все измазано гарью от искореженных тел. Леха почувствовал, как скручивается тошнотой желудок. - Плевать! - повторил он уже не так уверенно.

- А помните, как мы с вами чаевничали, Алексей Валерьевич? - спросил Дзержинский, прищелкивая пальцами. - Ах, хорошие времена были! И товарищу Сталину, покойнику-то, вы нравились.

- Угу, - буркнул Леха, опуская трубку. Палец сам соскользнул с кнопки, и в глазах Дзержинского мелькнуло удовлетворение. - Чаек с наркотиком! - озлившись вновь выкрикнул Леха. - Вы меня всякой дрянью поили!

- А разве ж вам плохо было? - удивленно дернул уголком рта Феликс Эдмундович. - Так сказали бы, что ли. Зачем же стулья ломать?

Леха хотел было ответить, да только рукой махнул. Не силен он был в таких дуэлях. Даже теще бывшей всегда проигрывал, а что уж говорить о профессионале идеологии.

- Знаете, Алексей Валерьевич, я вот тут подумал... - будто вдохновясь неожиданной идеей, быстро заговорил Дзержинский. - А пойдемте-ка обратно. Ну что вам тут? Да и вообще, наверху скоро ничего хорошего не будет. Разброд и шатание. Вы вот о демократии говорили как-то... - нарком помолчал, начищенные до блеска туфли его скрипнули новой, не разношенной еще кожей. - Ну так гляньте там, на площади, какова она, демократия. Стреляют. Слышите, танковая пушка выстрелила! - словно подтверждая его слова громыхнуло, с потолка посыпалась пыль, полетела липкая паутина. - От парламента скоро и воспоминаний не останется. И вы что думаете, кто-нибудь шелохнется? Да не нужно это никому. И демократия не нужна. Сильная рука стране требуется. Товарищ Сталин нужен! - Дзержинский сжал кулак так, что натянулась почти что до прозрачности бледная кожа, потряс им перед Лехиным носом. - Кнут и пряник. Но в первую очередь всегда - кнут! Пойдемте, Алексей Валерьевич. Плюньте вы на все. Это уже не ваш город. Да у вас тут даже квартиры нет. Хотите опять по подвалам чернила пить?