Эльвира Вашкевич - Метро

- Ишь, нежный какой! - усмешливо присоединился к бледнорожему другой, бодрящийся, звонкий голос. - Повежливее... - и невидимый хмыкнул. - Еще и поклониться попросит.

- А ты вовсе молчи! - бледнорожий отчего-то набросился сердито на товарища, перекосился черным провалом рта. - Твое дело записывать. С остальным я сам разберусь! Тебе по должности не положено мнение высказывать. Да и вообще иметь его еще не положено. Вот подрастешь до высших чинов - тогда милости просим.

- Да, товарищ комиссар! - потухнув, отозвался звонкий. - Конечно, товарищ комиссар, я тут писарем при вас. Горжусь оказанным доверием. Но вот вспомнил я про погоны...

- Что? Ну, говори, не тяни! Да сказано говорить - значит, говори. Это не мнение, это информация. А за утайку информации знаешь, что бывает?

- Да дед еще мой рассказывал, что собирались, вроде, что-то такое сделать для армии. Давно уже. Вместо петлиц, значит, - пояснил звонкий, окончательно затухнув и даже отодвинувшись куда-то в сторону, подальше от бледнорожего. Слова его вылетали торопливо, чуть не сталкиваясь друг с другом. Видно, перепугался - решил Леха, прислушиваясь к интонациям собеседников.

- Хм... вместо петлиц? Собирались? - бледнорожий вдруг засуетился как-то, задвигал руками растерянно, будто пряжу сматывал. - Значит, так... Этого - охранять, чтоб муха тут не пролетела. Разговаривать с ним строго запрещено. Запиши! Кормить, значит, поить. Не бить! А я доложусь куда следует. Дело тут не такое уж простое, как кажется. Вместо петлиц...

- Да что ж тут не простого? - вновь осмелел звонкий. - Шпион это. Сами знаете. Не первый он у нас. Порядков толком не знает, сразу ж видно. А вы говорите - не бить...

- А вот это точно не твоего ума дело! - рявкнул озлобленно бледнорожий. - И не моего даже. Это туда следует! - и он поднял вверх палец, значительно расширив глаза и округлив рот. - Туда! Понял?!

Звонкий задавленно ойкнул.

Леха слушал весь этот бред, усмехался в ладонь. Похоже, перепились господа менты. И здорово перепились. Глюки у них потешные. Чес-слово, как в кино! Вот ведь игрушки у них какие по пьяни случаются. Ну да ладно, либо эти протрезвеют, либо начальство явится. Не жить же в обезьяннике этом. Влепят, конечно, пятнадцать суток, не без этого. Ну да ладно. Улицы подметать - тоже занятие. К тому же, кормят... Хоть и не очень важно, но все не колбасой. И Леха, поерзав немного на жестких, ребристых нарах, удивившись еще тому, что из металла они сделаны, устроил ладонь под щеку поудобнее и уснул, не обращая внимания на ноющее тело - пройдет, бывало и хуже. Совесть его была чиста.

Снилась Лехе костлявая Маруська, сидящая с тоскливой физиономией перед пустой алюминиевой сковородкой. Маруська вытерла сероватую щеку грязной ладошкой, провела пальцем по дну сковородки, рассмотрела черное, сажное пятно, вздохнула. Побрела в угол, собрала в кучу тряпки, вытащила из-под скамейки рваный ватник, постелила, взбила даже на манер подушки, разгладила рукой с непонятной бережностью.

- Ну, Лешенька, подь сюды... - позвала даже и ласково, нежно подмигнув подбитым, посинелым глазом. - Подь, подь, не лежи тамочки на железе. Причинное место заболит. Застудишься...

Глава третья. "Мы наш, мы новый мир построим..."

Маруська трясла Леху за плечо, кривила губы в гримасе. Подбитый глаз ее заплыл окончательно, выглядывал из-под брови узкой щелкой. На щеке расплывалось синевато-желтое пятно застарелого синяка, посреди которого алым цветком полыхал фурункул. Картина была фантастическая.

- Вставай! - кричала она Лехе в ухо. - Да вставай же! Чего разлегся? Тут не положено!

- Отвяжись... - бормотал Леха, отталкивая Маруську. Ее костлявые руки цепко держались за него, не выпускали, и он сердито сучил ногами. - Я ж не тороплюсь никуда. Ладно бы, на работу вставать. Да где ж та работа...

- Вставай! - продолжала настаивать Маруська, встряхивая Леху все сильнее. - Сказано - не положено. Кому сказано?!

Леха не выдержал. Подскочил, размахнулся уже было, думая навесить Маруське еще один синяк для симметрии, да так и замер с занесенной дурацки рукой.

- Вот никогда не мог женщину ударить... - пробормотал он, глядя в сероватые глаза паренька, одетого в старомодную гимнастерку и мешковатые, серо-зеленые штаны. Из-под штанов высовывали облупленные пластиковые носы ботинки, такого же гнусного цвета, вмиг напомнившие Лехе о стенах общественных туалетов. - И сейчас не получилось. А так хотелось! Чего тебе, убогий?

- Вызывают вас, - едва слышно произнес паренек, одергивая гимнастерку, вспучившуюся из-под широкого, жесткого ремня. В голосе его возникла непонятная робость, будто и не с бомжом арестованным разговаривал, а с начальством каким.