Владимир Ильин - Наблюдатель

Но на всякий случай нелишним будет подстраховаться. В моем "арсенале" много разнообразных средств, но на этот раз решаю остановиться на психотронной трансформации внешности. Прием довольно простой, но позволяет уйти от любого "хвоста". Нужно только уединенное место.

Захожу в ближайший подъезд жилого дома. До тошноты пахнет жареной рыбой. Вызываю лифт и еду на последний этаж. На одной стене лифта красуется: "Миша М. – козел!", на другой: "А Света Н. – дура!" Включаю Оракула и даю ему необходимые указания. Через несколько минут спускаюсь обратно, смотрясь в зеркальце. В нем отражается женщина неопределенного возраста, скорее всего, под сорок, с невыразительным и поэтому непривлекательным лицом, волосы на затылке собраны в пучок. Одета в дешевое ситцевое платье в синий горошек. По виду – типичная домохозяйка, измученная ежедневными заботами о готовке борщей из скудных суповых наборов, стирке бесконечной лавины белья и воспитании неслухов-детей. Сумка моя тоже трансформирована, теперь это – видавшая виды хозяйственная кошелка с латаными синей изолентой ручками.

Конечно, на самом деле я остался прежним, просто индуцируемое моим Оракулом гипноизлучение заставляет окружающих, да и меня самого, кстати, видеть несуществующий образ домохозяйки. Так что перевоплощение мое --лишь иллюзия, обман зрения…

Иду по Кривоколенному переулку, куда через сотню метров выходит другой переулок, Газетный (ну и названия!). Людей здесь немного. На тротуар свешиваются буйно разросшиеся кусты акации и листва тополей. В тени прохладно, и дышится как-то легче.

Дохожу до узкого перекрестка, машинально бросаю взгляд вправо…

И застываю на месте как вкопанный.

Опять!..

Переулок круто поднимается в гору. В нем я вижу ярко-красную детскую коляску с поднятым верхом. С приличной скоростью коляска катится по дороге прямиком ко мне, и из нее звучит захлебывающийся плач младенца. Метрах в двадцати от коляски, задыхаясь, бежит молодая женщина, совсем еще девчонка. На ее белом-белом перекошенном лице ярко выделяются лишь подведенные тушью большие глаза, полные немого ужаса. Больше никого вокруг нет…

Не нужно быть провидцем, чтобы понять, что сейчас произойдет: за моей спиной нарастает грохот какой-то машины. Самосвал, за рулем которого бесшабашный малый с "беломориной" в зубах, прет на полной скорости по тихой улочке, и через пару секунд вектор его движения пересечется с траекторией коляски. А из-за кустов водителю явно не видно, что происходит в переулке…

В горле у меня пересыхает, ноги вдруг отказываются слушаться, хотя, по всем канонам, мне надо как можно быстрее уходить с этого места. Я скриплю зубами. Проклятые законы истории! Ничего нельзя изменить, ничего!.. Отчаяние захлестывает меня. И еще злоба, бессильная злоба неизвестно на кого. Возникает мысль: а что, если?.. Но я тут же подавляю в себе этот импульс. "Нельзя! Нельзя! Нельзя!" – стучит в голове.

Я машинально пячусь и вижу дальнейшее, словно при замедленной киносъемке…

Душераздирающе визжат тормоза самосвала, но уже поздно. Углом бампера грузовик бьет шаткий детский экипажик, переворачивает его и тут же с коротким хрустом давит, как яичную скорлупу. Но мгновением раньше из накренившейся коляски вылетает от удара белоснежный сверток с голубым бантом и катится по пыльному асфальту к моим ногам. Сверток уже не плачет, и я понимаю, в чем дело. В свертке – кукла. Большая пластиковая кукла с глупо вытаращенными глазами и наверняка напичканная разной электроникой. Ловушка. Розыгрыш, предназначенный для меня…

Я не успеваю еще осознать, что это – провал, как сзади опять раздается дикий визг тормозов, и тут же меня хватают несколько сильных рук и прижимают к моему лицу, к носу, ко рту нечто мокрое, липкое и скверно пахнущее… Я еще дергаюсь, но мир уже уходит в сумерки, словно кто-то, плавно действуя реостатом, постепенно гасит свет в моих глазах…

Ровно через вечность сознание возвращается ко мне, но глаза открывать я не тороплюсь. Первая мысль: где я? Что со мной?

Самые первые ощущения: лежу на спине, на чем-то жестком, имеющем изголовье. Судя по отсутствию звуков, температуре и прочим факторам, нахожусь в каком-то помещении.

Одежда на мне – мужская. Значит, пока я был в беспамятстве, в системе Оракула произошел сбой, и я вернулся в свое истинное обличие. Это плохо, потому что у моих противников, кто бы они ни были, появляются неопровержимые улики моей «аномальности».