Владимир Гусев: Век дракона (сборник)

— Мой? И твой тоже.

— Да-да, конечно, и мой тоже. Наверное, этот факт столь важен, что его уже нельзя отменить. Сам же говорил, это узловой момент, а не пустое событие истории.

— Ты полагаешь… Знаешь, в этом что-то есть. Что же теперь делать? Взять папку и идти с нею на вокзал?

— Пожалуй, это единственный выход. Ничего страшного, туалет и умывальник там имеются, буфет работает допоздна. Бритву и мыло купишь завтра в ближайшем магазине.

— Купишь?! А ты?

— А я вернусь обратно. Какой смысл мучиться двоим?

Игорь посмотрел на меня, словно следователь на допросе, и задумался.

— Ерунда. Через три часа сядут аккумуляторы, и нас вышвырнет обратно в настоящее. Если не успеем к этому моменту на стол залезть, — понабиваем шишки о мебель. А мне уже хватит. — Игорь убедился, что шишка на лбу не исчезла, и продолжал: — Нет. Будем искать другой выход. Собственно, что мне нужно? Выиграть время. Послать статью раньше, чем это сделает начальник. Не разобравшись в формулах, он ее публиковать не решится, так что кой-какая фора у меня есть. Но на восстановлении текста и выкладок по черновикам я рискую ее потерять. А если он бухнет статью с ходу, не разобравшись? Я бы на его месте так и сделал. Пока там до нее очередь дойдет… А, вот что! Нам сейчас нужно сделать с нее копию. — Он открыл папку и заглянул в конец рукописи. — Сто семь страниц. Трех пленок должно хватить.

— Ну ты и расписался! Сименон!

— А ты как думал! Пионерская работа. Я думаю на ее основе и докторскую сразу писать. Фотоаппарат у меня в сейфе. Не знаешь, где Костя “микрат” хранит?

— По-моему, у себя в лаборатории.

— А ключ? По идее, должен быть у него в столе. Пойдем, поможешь!

Игорь отдернул штору, соскочил на пол, крепко прижимая к груди свою зеленую папку. Я последовал за ним.

— Слушай… А может быть, рукопись взял все-таки не Юрий Германович? То, что он каким-то образом узнал о ней, еще не доказывает…

— Кто же еще? Не на тебя же мне думать? Хотя усилий для того, чтобы отвести от себя подозрение, начальничек не пожалел. Даже типографию к этому делу подключил, они с директором, Гринштейном, вместе в отпуск ездят. Знаешь, что он оставил в сейфе взамен статьи? Послание! Якобы от этих, из будущего. Каков подлец, а? — Игорь достал из заднего кармана брюк сложенный вчетверо листочек и протянул его мне.

В левом верхнем углу послания красовалась эмблема: многоцветная змея, изогнувшаяся наподобие заглавной буквы “омега”. В ее ленивой позе чувствовалась угроза. Начало текста читалось хорошо:

“Достопочтимый товарищ Игорь Барчевский!

Служба Упорядочения Прошлого настоятельно обязывает Вас сломать хроноход, уничтожить его описание и прекратить все недозволенные опыты со временем. В противном случае…”

Бумага была сильно потерта на сгибах, и дальнейшее я в полумраке не разобрал.

— Ты что, целый год его в кармане носил? — спрашиваю я Игоря, включая первую попавшуюся настольную лампу.

— Нет, я же говорю, два дня назад… а что?

— А то… Смотри быстрее! — зову я его.

Игорь подбегает ко мне и еще успевает увидеть, как при плавном движении листочка слева направо змея поднимает над бумагой голову, делает бросок и вонзает в собственный хвост, изогнутый наподобие турецкой сабли, ядовитый зуб. Под ярким светом лампы послание тает, как кусочек сахара в крутом кипятке, и вот в моих ладонях уже ничего нет.

— Ну, и что ты этим хочешь сказать? — пытается скрыть замешательство Игорь.

— По-видимому, это действительно послание из будущего. Ты возводил напраслину на Юрия Германовича. Он-таки не брал рукопись. Я бы на твоем месте извинился завтра перед ним.

— Ха! Я что, донос на него написал? Хотя в этом случае извиняться как раз не принято. Публично оклеветал? Тоже нет. Тебе что-то неосторожно сказал? Но только потому, что абсолютно уверен в твоей порядочности, знаю, никому не расскажешь. И вообще это были просто “мысли вслух”. Имею я право свободно мыслить или не имею?

— Трудно с тобой Каштанову. Он все надеется, что ты заметишь его деликатность и устыдишься. А ты принимаешь ее за слабость и все больше наглеешь…

Стоп, стоп! Я не должен был вмешиваться в отношения Игоря с… самим собою. Плохо, очень плохо получилось.

— С талантливыми людьми всегда трудно. Ты говоришь — наглость, я считаю — смелость. В мощном силовом поле творческой личности некоторые этические понятия деформируются, как пространство вокруг массивной звезды. — в полном, заметь, соответствии с теорией относительности!