Вильям Александров: Блуждающие токи

Они все оглянуться не успели, как очутились на этом деревянном помосте, в окружении огромных чинар, бог знает когда посаженных здесь, на берегу реки, в самом прохладном, пожалуй, месте города, если вообще можно говорить о какой-то прохладе в середине азиатского июля.

И все-таки здесь было легче дышать. Они всей кожей, всеми порами тела ощущали, как перекатываются через помост волны охлажденного воздуха. И это было так благостно, так приятно, что никому даже двигаться не хотелось. Они сидели разморенные, расслабленные и глядели, как Федор ловко расставляет перед ними тарелки, пиалушки, бутылки… Он был возбужден и полон знергии. Казалось, жара совсем не влияла на него, а если и действовала в какой-то степени, то лишь возбуждающе — легко и пружинисто он переносился с одного конца помоста на другой, исчезал неожиданно и так же неожиданно появлялся то со стопкой горячих лепешек, то с сигаретами, то с блюдом ювелирно нарезанного лука, словно тончайшее кружево белыми кольцами вздымающегося над тарелкой. При этом подавал он все такими шикарными размашистыми жестами, так обаятельно улыбался, и все его худощавое красивое лицо дышало таким нескрываемым удовольствием, что пораженный Гурьев воскликнул в какой-то момент:

— Послушайте, да ведь у вас талант!

— Спасибо, Вадим Николаевич, только боюсь, не тот, что нужен в лаборатории Лаврецкого.

— Заблуждаетесь, — покровительственно тронул его за рукав Гурьев, — именно этого нашей лаборатории не хватало…

— Что вы имеете в виду, Вадим Николаевич? — уязвлено откликнулся с другого конца Жора Кудлай. — Ильяс, — крикнул он, — нас с тобой пытаются дисквалифицировать.

— Непонятный дело, — мрачно проговорил Ильяс, стоя за спиной Федора в качестве подручного, — совсем непонятный дело.

— Успокойтесь, друзья, видит бог — никто не умаляет ваших достоинств, — Гурьев поднял вверх руки, — но, поймите меня правильно, катализатора нам не хватало… Не так ли, Ким Сергеевич?

— Пожалуй, — сказал Ким и посмотрел на Федора. Он был доволен, что так быстро и легко тот входил в их компанию, и в то же время что-то похожее на зависть терзало его, — нет, никогда бы не сумел он так, ничего бы у него не получилось.

— Ладно, хватит тебе, — крикнул он Федору, — садись и перестань бегать.

Но Федор лишь обаятельно улыбнулся и тут же умчался снова, чтобы через секунду появиться со свежими лепешками в другом конце стола.

— Вадим Николаевич, вы же старший, — взмолился Ким, — возьмите дело в свои руки!

Но порядка не было. Все время чего-то кому-то не хватало, и Федор без конца срывался с места. Ким постучал ножом по пиалушке, и когда шум немного утих, торжественно объявил:

— Слово имеет Вадим Николаевич Гурьев. Федору Катаеву сидеть на месте и слушать.

Гурьев укоряюще посмотрел на Кима, покачал головой, но все-таки встал, откашлялся и, опершись о стол руками, приготовился говорить. Легкий, дачного типа, пластиковый столик скрипнул железными ножками по доскам настила и едва не опрокинулся под тяжестью его тела. Хорошо, что Ильяс успел прихватить столик рукой.

Все опять развеселились.

— Пардон, месье, — кричал Жора Кудлай, — пока мы тут выясняли отношения, вы, по-моему, не теряли времени даром.

— Вадим Николаевич, рассчитывайте нагрузку по учебнику Гурьева. Хотите логарифмическую линейку?

Даже Галочка, секретарша Лаврецкого, сидевшая по левую руку от Жоры Кудлая, засмеялась и погрозила Гурьеву пальцем. Только Женя по-прежнему молча смотрела в воду.

Гурьев поднял руку.

— Дорогие друзья, — сказал он невозмутимо, и от его низкого бархатистого голоса как-то сразу стало уютно и покойно на душе.

— Рассчитывать нагрузки, конечно, надо. Это бесспорно. Но ведь в том и заключается преимущество молодости, что она иногда поступает нерасчетливо. В девяти случаях ошибается. Ушибается. Бывает больно. Но в какой-то один раз, в десятый, а может быть, Б двадцатый, она вдруг делает открытие, переворачивает вверх дном все расчеты, все, что казалось незыблемым и вечным с давних пор. — Гурьев обвел всех глазами, увидел внимательные, даже напряженные лица и чуть улыбнулся. — Так вот, я и предлагаю первый тост — за тех, кто дерзает, кто иногда поступает вопреки установленным правилам и побеждает. К нам пришел новый товарищ, он еще новичок в нашем деле, ему еще постигать азы, и постигать их, конечно, надо. Но пусть не гипнотизирует его учебник Гурьева, пусть в какой-то момент он превысит установленные нагрузки и опрокинет что-то в науке. Это будет лучшей наградой для его учителей. Итак — за дерзость! В науке, конечно…