Лазарь Лагин - Атавия Проксима

У него потребовали подписки, что он не коммунист и коммунистам не сочувствует. Он не был коммунистом, но такую унизительную подписку дать отказался: она противоречит конституции Атавии.

Ему сказали, что конституция обойдется без защиты со стороны какого-то подозрительного иностранца, и спросили, правда ли, что в ноябре сорок второго года он выступал на митинге с осуждением фашизма.

Гросс ответил, что он выступал на митинге с осуждением фашизма тогда, когда это в Атавии не считалось еще преступлением, и что в последние годы он как никогда далек от политики.

От осведомителей комитету было известно, что профессор Гросс и в самом деле всячески ограждал себя от политики: он не читал газет, не слушал радио, не имел телевизора и уклонялся от любых разговоров на политические темы. Комитет не сомневался, что профессор Гросс действительно далек от политики, но так преднамеренно и демонстративно, что это звучало пощечиной всем атавским политиканам.

Его уволили из университета. Они вернулись в Эксепт, где могли рассчитывать время от времени на случайный заработок, и стали жить с Полиной в основном на сбережения. Детей у них теперь не было. Если очень экономить, сбережений должно было хватить на несколько лет.

Они почти никуда не ходили. Когда им становилось грустно, они усаживались за старенькое пианино и играли в четыре руки симфонии Чайковского, Бетховена, Малера, и им казалось, что они по-прежнему в своей маленькой венской квартирке, и что они еще очень молоды, и что все еще у них впереди.

Но вот третьего дня Гросса снова вызвали в Особый комитет. На сей раз дело, кажется, пахло высылкой из Атавии. Им не очень улыбалось возвращение на родину. Здесь, в Атавии, был похоронен их бедняжка Тэдди, и им не хотелось оставлять его здесь одного. Они чувствовали себя слишком старыми, чтобы пускаться в далекий путь, заново обзаводиться домом на родине, где уже не встретишь друзей и близких. Сколько их вымерло за это время, погибло от бомб, сгорело в печах концлагерей! Невеселым было бы возвращение Гроссов в родные края!

Сегодня утром они сели в машину и взяли путь на Мадуа, где завтра, двадцать второго февраля, должен был состояться традиционный ежегодный кегельный турнир. На этом турнире можно было встретиться кое с кем из давнишних венских знакомых. Все-таки развлечение. И, кстати, можно будет посоветоваться о том, что предпринять в связи с нависшей бедой…

– Интересно было бы поговорить с каким-нибудь толковым метеорологом, снова прервала молчание фрау Гросс, – чем все-таки определяется такая погода…

Гросс хотел было объяснить ей, что подобная слякоть, видимо, в это время года характерна для здешнего климата, но как раз в это время они чуть не напоролись на массивный черный автомобиль, вынырнувший из темноты, словно залепленный снегом гигантский навозный жук. Так и не дождавшись отклика на свои слова, Полина Гросс отказалась от мысли развлечь мужа разговором и включила приемник. Машину захлестнуло свистом и грохотом рукоплесканий. Потом аплодисменты стихли и высокий старческий мужской голос стал быстро сыпать словами.

– Вот мерзавец! – поморщился Гросс.

Полина решила, что ей следует выключить приемник.

– Нет, нет, не выключай. Тебе же интересно… Это осенние мухи… Хорошо, что их время прошло…

– Они-то, видимо, стоят на другой точке зрения.

– Они машут кулаками после драки, – усмехнулся профессор. – Президент, председатель совета министров, министр иностранных дел уехали в Европу договариваться об окончании «холодной войны»… Что теперь могут поделать эти крикуны: они воют на луну. Их время кончилось, вот они и неистовствуют.

– Но им аплодируют. Ты ведь слышал, какие рукоплескания.

– Можешь быть уверена, простых атавцев среди них нет… Ладно, давай послушаем напоследок… Это, быть может, последнее собрание, на котором эти люди решаются выступать открыто.

– Я вас спрашиваю, – кричал старик там, далеко, в Эксепте, – я вас спрашиваю, господа, сколько вам не жалко уплатить за мир! За добротный, первосортный мир во всем мире… Иуда Искариотский был бездарным дельцом и ненадежным компаньоном. Он прельстился тридцатью сребрениками и вышел из дела, которое сулило миллионы. Будем же умнее этого идиота… Христианство – это величайший и самый верный бизнес всех времен и народов… Мы можем неплохо заработать на мире, что бы там ни говорили агенты антиатавизма. Но для этого нужна железная рука атавского делового человека… Хорошие штаны всегда дороже плохих… За хороший мир не жалко уплатить и подороже… Мир, мир и еще раз мир, вот что…