Игорь Саенко - Кадар

Сначала было желание. Нет, не желание. Скорее, аксиома. Этакая абсолютная уверенность, будто он – некая призрачная субстанция, не определённая ни в пространстве, ни во времени, что-то вроде лёгкой дымки, медленно тающей над ровной гладью озера под жаркими лучами полуденного солнца, хотя, конечно, ни озера, ни солнца рядом с ним и в помине не было.

То, что в возникновении этой уверенности было повинно только его сознание (и ничто более), казалось ему несомненным, так как все внешние раздражители: звуки, свет, запахи и пр. – напрочь отсутствовали. Он был погружён во что-то не имевшее названия, не то во мрак, не то в пустоту, а может, и в то, и другое одновременно. Он был полностью изолирован от всего внешнего, его ничто не тревожило. Ни личной истории, ни имени у него тоже не было. Он словно бы рождался, рождался из небытия, и всё, что у него могло быть, это только неопределённое туманное будущее, которое…

Потом…

Потом счастливому равновесию наступил конец.

Разрывая зарождавшееся сознание, возникла мысль.

"Почему-то я о себе думаю – он".

Мысль эта не существовала сама по себе. Она явно на чём-то базировалась, на чём-то достаточно мощном, что тоже хотело жить и иметь будущее, причём собственное, отличное от того, что устраивала себе дымка. Это тоже было сознание, но совсем иного типа. Медитации ему были чужды, оно стремилось к активному действию. И в его глубинах зародился первый вопрос.

Кто я?

Я уже понял, что моё сознание раздвоилось, а вопрос "кто я?" должен был восстановить его цельность. Он был словно дверь, которую стоит только открыть, как в меня сразу же хлынет нужная информация. Информация, необходимая для самоидентификации.

Кто же я?

Волевой импульс, возникший в глубинах моего второго "я", с силой ударил дверь, и она распахнулась.

И…

И первое, что я ощутил, была боль. Чудовищная тяжесть расплавленного свинца давила на голову от лба до самого затылка. Воздух (если это был воздух) с трудом и хрипом протискивался сквозь забитый нос в то, что когда-то называлось лёгкими, а теперь больше походило на чёрные, полные слизи мешки. Тело (если это можно было назвать телом) держало на себе, казалось, десятки тонн зловонной воды.

О, Небо!

Вместе с болью пришло и осознавание, что я человек и что зовут меня Корд.

Именно – Корд.

И это хорошо. Теперь, главное, не терять достигнутых позиций. Пусть полученная информация поможет мне стать активным.

Итак, где я?

Я исторг из себя ещё один волевой импульс и с трудом разлепил набухшие веки. Воды не было, расплавленного свинца – тоже. Был полумрак, был тяжёлый влажный воздух и была низкая крона мохнатого дерева. Его ветки, словно длинные, причудливо изогнутые щупальца, сплетались в тугой тёмно-зелёный комок, совершенно непроницаемый для моего взора. Несколько щупалец свисали из него, почти касаясь моего лица. На одном из них я увидел дрожащую розовую каплю, готовую вот-вот сорваться. И она в какой-то момент сорвалась-таки, упав мне на щёку. Я даже не вздрогнул. Инстинкт (а может, глубоко запрятанное знание) подсказал: капля не опасна.

Всё это воспринималось мной как внешние раздражители визуального толка. Но были и другие. К примеру, непрерывный шелест, слагавшийся из звуков каплющей то там, то здесь воды, далёкий свист ветра, невнятные, едва уловимые шорохи – не то вздохи, не то стоны, одуряющие запахи, частое импульсивное биение плоскости, на которой я находился, и многое, многое другое, вплетавшееся в ткань удивительного бытия, что меня сейчас окружало.

Потом я попробовал шевельнуть глазными яблоками, и они подчинились. Я увидел множество деревьев, окружавших меня. Их фиолетовые бутылкообразные стволы обступали меня со всех сторон, а их кроны, смыкаясь в единую непроницаемую для света крышу, занимали едва ли не всё воздушное пространство.

Кругом – дурман ядовито-приторных испарений, духота, жара и ни на секунду не прекращающееся движение, движение зелёных щупалец, растущей чуть ли не на глазах травы, пульсирующих почвы и стволов окружающих деревьев.

И ещё раз духота.

И ещё раз жара.

И ещё трижды дурман ядовито-приторных испарений, от которых сознание не то отключалось, не то переходило в иную форму существования.

Я словно бы находился внутри огромного существа, как бы в чреве гигантского левиафана, жаждущего пожрать меня со всеми потрохами.

Но я уже знал, что это – не левиафан.