Александр Кралин: завершение

Производитель заглянул в скважину, потыкал щупом: «Похоже, металл». Широкий бурав заменили более тонким сверлом по металлу, но оно только скрипело и стонало, ничуть не продвигаясь. Поставили опять бурав, заменив коронку на твердосплавную, для камня. Опять – без толку. Мыслитель распорядился выдать единственную в экспедиции алмазную коронку, до того ни разу не использовавшуюся, а рабочим тем временем – снять рыхлый слой до твердого. Те подналегли и быстро разгребли круг в две сажени. Твердая поверхность оказалась ржаво–шершавой, но посредине, там, где на нее наткнулся бурав, был четко виден матово отблескивавший круг чистого материала Первых, не похожего по виду ни на один из известных металлов или сплавов.

Алмаз его потихоньку все–таки брал, но было ясно, что коронка износится или сломается, прежде чем уйдет в него на свои две пяди. Производитель хотел было прекратить работу, но вдруг в скважине что–то громко хрустнуло. Рукоятка подачи, на которую что есть силы налегали двое рабочих, сплеснула и завертелась, бурав провалился – упор с лязгом ударился об ограничитель, и бур, крякнув, остановился – выбило защиту генератора. Пробились! Производитель, осторожно подойдя с наветра, поднес к отверстию пучок тоненьких невесомых ниточек на длинной палочке. Те, пошевелившись туда–сюда, опали, когда легкий ветерок на минуту утих совсем – разности давлений внутри и снаружи не было. «Да, умели Первые строить! Что же это мог выдержать такой купол, когда он новый был! Перископ!»

С перископом вышла небольшая заминка – уплотняющая манжета с установочным фланцем никак не хотели втискиваться в отверстие. Но, наконец–таки ее запихнули, вставили трубу. Защелка тихонько щелкнула, и Производитель приглашающим жестом указал Мыслителю на прибор. Тот приник к окуляру, покрутил рычажок выдвижения, маховички фокусировки и поворота головки. Приник плотнее, напрягся, и принялся передавать остальным сразу сырую, безо всякой фильтрации и обработки, информацию:

— Полость. Большая, округлая, саженей десять в поперечнике, четыре – в высоту в центре. Какие–то конструкции, непонятно какие – все оплывшее, рассыпающееся в пыль, полуразрушенное. Толстый слой пыли на полу, неровный, с выпуклостями от полсажени до сажени с небольшим. Что за выпуклости – непонятно, под пылью не разберешь. То ли что–то из пола выступает, то ли просто валяется. Судя по размерам, тут могут быть и останки Первых, но из–за пыли не разглядеть. Так… из стен остатки каких–то штырей торчат… еще… остатки помоста с перилами… там круговая галерея была. И… погодите… это только преддверие, есть ход вниз!

Мыслитель выключил подсветку, плотно закрыл на некоторое время глаза. После долго всматривался, поводя объективом туда–сюда:

— Свет нигде не пробивается, ни проломов, ни щелей не видно. После них и до нас здесь никого не было.

Оторвался от прибора, поморгал на ярком свете дня:

— Всех поздравляю, мы совершили небывалое открытие, которое может оказаться решающим для судеб нашей цивилизации! Желающие удостовериться… погодите… Соблазнительница, ты первая ЭТО почувствовала, тебе прежде прочих и смотреть!

Соблазнительница возилась с перископом довольно долго; остальные тем временем выстроились в очередь на просмотр. Даже погонщик гиганта скромно пристроился позади всех, замахав щупальцами на Повинных, пропускавших его в хвост к Рабочим. Соблазнительница, наладив, наконец, прибор и насмотревшись, отошла в сторону, к светящемуся тихим торжеством Мыслителю.

— Ну, и как ЭТО тебе?

— Я не этого хотела…

— НЕ ЭТОГО?! Вот так запросы! И на невежество не спишешь – ты ведь когда–то получила вполне приличное образование, я давно заметил! Так чего же ты хотела? Чего ожидала? Что бы тебя ТАМ устроило?

— Не знаю… Что–нибудь тихое, блаженное… Или наоборот, яростно–прекрасное…

— Тишь да благодать, ярость и красота столько не живут.

— Тогда выходит, вечность – это тлен и запустение?

— Детка, брось философствовать! Что ты знаешь о вечности? Если можешь объяснить вразумительно, так поделись, сделай одолжение! А то мне, уж поверь, не последнему из Мыслящих, кроме самого этого слова, ничего о ней не известно!

— Вы, конечно, можете высмеивать меня как хотите… Можете обратно в Места Содержания отправить. А можете и милость оказать. Как скажете, так и будет.

— Я уже сказал, как будет, лишь бы ты сама не против была и справилась. И прекрати истерику немедленно! Ты ведь сама недавно просила: «Ради истины!» Так вот, науке нужны любые истины. Даже самые кошмарные и отвратительные! А ТАМ – материала на поколения ученых!