– Надеюсь, он к тебе не притрагивался? – обеспокоенно спросил я.
– Пусть бы только попробовал! Я бы ему глотку его жирную перегрызла! Но ему, по-моему, надо было только говорить про это. Ох, Дольф… я так рада, что ты наконец вернулся и вытащил меня оттуда…
Она снова обняла меня. Я погладил ее по волосам.
– Эвьет… больше тебя никто никогда не обидит.
Она печально посмотрела на меня и вздохнула:
– Ты сам-то в это веришь?
– Я не верю. Я – знаю. А теперь поехали уже, наконец, отсюда.
– Это мой конь? (Я кивнул.) Вот черт… как же мне сесть в седло в этой дурацкой юбке?
– Придется боком, вполоборота. Помочь?
– Сама справлюсь… – Эвьет вскарабкалась в седло, лицом в мою сторону, затем повернулась, взяла поводья. – Так? Ну, поехали!
Мы поскакали по дороге на юг.
– Куда мы теперь? – спросила Эвелина. – Ну, после "Когтя"?
– Сначала сделаем некоторый крюк. Надо наведаться еще в один монастырь. Не волнуйся, тебе внутрь заходить не придется, да тебя и не пустят – он мужской. Монастырь святого Бенедикта. Я уже упоминал тебе о нем. Это тот самый, куда я так и не съездил перед гибелью учителя… Я собираюсь купить там книги. Надеюсь, там все тот же настоятель. А если даже и нет – вряд ли новый любит деньги меньше, чем предыдущий, там вся епархия такая во главе с епископом…
– А потом? Куда мы поедем с этими книгами?
– К морю, – я чуть помолчал и добавил: – Ты все еще хочешь отправиться на Изумрудные острова?
– Ты же говорил, что это невозможно.
– Теперь возможно.
Она немного подумала, глядя на меня, затем негромко и серьезно спросила:
– Навсегда?
– Навсегда. Прочь от всей этой мерзости.
– Но… как же мой замок?
– Забудь о нем. Теперь это просто груда камней. Тебя ждет мир более прекрасный, чем любое из графств этой протухшей Империи.
– И разве я не должна продолжить род Хогерт-Кайдерштайнов? Когда не остается сыновей, фамилия переходит по линии дочери…
– А тебе очень хочется? – усмехнулся я. – Выходить замуж и все, что за этим следует?
– По правда говоря, абсолютно не хочется, – поморщилась она.
– Тогда с какой стати придуманные кем-то задолго до твоего рождения условности, все эти имена и титулы, должны определять твою жизнь? Более того – ломать ее? Человек никому ничего не должен. Кроме тех обязательств, которые он добровольно и сознательно принял на себя сам. Когда тебе говорят "делай", всегда надо спрашивать "зачем?" Когда говорят "ты должен" – "где моя подпись под долговым обязательством?" Причем подпись, поставленная по принуждению, не считается.
– А ведь ты прав, Дольф, – согласилась Эвьет, чуть подумав. – Действительно, ведь это же так просто! Знаешь… я только сейчас почувствовала себя по-настоящему свободной! Словно сбросила тяжесть, которую тащила три с половиной года…
– Значит, мы плывем?
– Плывем!
И она – наверное, впервые за много месяцев – по-настоящему радостно и беззаботно улыбнулась.
Прости меня, учитель.
Ты был мудр, но ты ошибался. И твой конец, увы, лишь подтверждает твою ошибку. А ты сам учил меня, что истина важнее любого авторитета, любого уважения.
Важнее клятв.
Я пока еще не знаю, как я объясню Эвьет, куда я ездил и откуда взял деньги на морскую экспедицию. Как расскажу ей, что отдал самое страшное оружие на свете в руки сына ее главного врага. Впрочем, Йорлинг ей теперь не меньший враг, чем Лангедарг. И я думаю, что со временем она поймет мой поступок.
На самом деле я сделал то, что я сделал, по двум причинам.
Во-первых, мне действительно были нужны деньги.
Но вторая причина еще более важна.
В действительности я не отдал Лоису победу. Он получил секрет, но у него почти не осталось денег и слишком мало людей. Он не сможет быстро развернуть производство порошка. К тому же он знает только, как делать порошок, но не огнебои. И тут мастерам, которых он наймет, придется потрудиться, прежде чем они разработают надежный спусковой механизм и определят оптимальные соотношения диаметра, толщины и длины ствола. Впрочем, возможно, на помощь тут придет не талант мастеров-оружейников, а старые добрые подкуп и шантаж, и людям Лоиса удастся раздобыть огнебои у йорлингистов. Так или иначе, пусть позже, чем ему бы хотелось, но в итоге у Лангедарга будет и порошок, и оружие, которое его использует.
Однако и Ришард не теряет времени даром. Еще в Норенштайне я понимал, что за моими действиями тщательно следят. И видел среди рабочих людей, не слишком походивших на грубых мужиков, сызмальства привычных к физическому труду. Одного я в буквальном смысле поймал за руку, поблагодарив за хорошую работу (хотя на самом деле благодарить следовало его товарищей). Рука была загрубевшей, но не от кирки или молота. Мне ли, проведшему в химической лаборатории столько времени, не знать, как выглядят ожоги от кислот?
Читать дальше