Владимир Круковер - Исполнение желаний

В это утро все было необычно. Воздух сырой и крепкий щекотал ноздри, грудь вздымалась, шерсть на затылке щетинилась. Он долго хватал пастью вино весны, а потом завыл призывно и грозно.

И сразу прервал вой. Некого было звать для любви, такой горячей в остывшем за зиму лесу, не с кем было мериться силами за желанную подругу. Он был один. И еще весна. Они были вдвоем. И волк пошел к людям.

Он остановился на краю поселка и увидел овчарку из районной милиции. Крупная, с мясистой широкой грудью и мощным загривком она бегала от вожатого в снег за брошенной палкой, приносила ее, не отдавала сразу, балуясь. Она была немолодая и угрюмая. И высшим счастьем для нее было поиграть с вожатым. Она почувствовала волка раньше человека, обернулась мгновенно, пошла резким наметом, чуть занося задние лапы влево. Сморщенная злобой пасть была ужасна, рык вырвался утробно, глухо.

— Фас! — закричал милиционер, неловко отыскивая пистолет, — фас, Туман.

Повинуясь привычному посылу, Туман почти коснулся лесного пришельца желтоватыми клыками.

Волк стоял легко и просто. Он расправил грудь, грациозно уперся толчковыми лапами в грязный снег. Он не казался больше худым и не гремел больше его скелет под пепельной шкурой. Он был красив, а красота не бывает худой. Он не шевельнулся, ждал. В глазах светилась озорная радость.

Туман прервал движение, растерянно вжался в снег, снова встал, подчиняясь команде. Он стоял вплотную, но не заслонял волка. А тот не двигался с места и улыбался псу. Он сделал шел и Туман снова пал в снег. Волк пошел к человеку.

Пуля тупо ушла в землю, другая. Руки милиционера тряслись, но он был мужественным человеком, стрелял еще и еще. Пуля обожгла шерсть у плеча, но волк не прибавил шагу. Он шел, играя мышцами, а глаза горели совсем по-человечьи.

Мужественный человек заверещал по-заячьи и, как его пес, упал в снег. Тогда волк остановился. Остановился, посмотрел на человека, закрывшего голову руками, на пса поодаль, сделал движение к черной железине пистолета — понюхать, но передумал. Повернулся и пошел в лес, устало, тяжело. Он снова был худым и снова гремел его скелет под пепельной шкурой.

Ревокур шел медленно, очень медленно, и человек успел очнуться, успел притянуть к лицу пистолет, успел выстрелить, не вставая. Он был человек и поэтому он выстрелил. Он был военный человек, а волк шел медленно и шел от него. И поэтому он попал.

Минуту спустя овчарка бросилась и запоздало выполнила команду «фас».

А с востока дул жесткий, холодный ветер, и больше не было весны. До нее было еще два месяца.

Я тогда очнулся в совершеннейшем шоке. Столько лет прошло, а не пригасило воспоминание. Такое острое чувство, его в памяти будто огненными буквами вырезало.

Несколько лет спустя произошла эта самая перестройка, появились в России компьютеры, я ими увлекся, хотя при наличии Проводника они мне не нужны были, вроде. Потом и Windows появился, сперва простенький, потом все более совершенный. Но тогда объяснения Проводника казались мне совершеннейшим бредом. А виртуальный эксперимент с волком меня поразил, но не убедил в реальности происходящего. Но события этой ночи продолжались. И становились все более фантастичными.

Мне опять захотелось в туалет и я, оглядев зал и не обнаружив мента, потопал на выход.

Уже оправившись, застегивая ширинку, я почувствовал тревогу еще прежде чем троица подонков заслонила мне выход. В стандартных, модных в те времена полупальто «москвичках» с шалевым воротником, с сигаретами в углах губ. Пальто, естественно, расстегнуты. Они, видно, только подъехали на такси. В ресторан, скорей всего. В единственный городской ресторан, который открывался в четыре утра. И решили позабавится, провести оставшееся до открытия время. И тут, конечно, я — интеллигентная игрушка для битья.

— Эй, фраер, — начал старший, — закурить дай…

Он сказал эту фразу издевательским тоном, по блатному растягивая гласные, и пыхнул сигаретным дымом мне в лицо.

«Предлагаю оптимальным вариант нейтрализации хулиганов, — прозвучал в моем мозгу спокойный голос Проводника. — Для начала передай мне контроль над телом».

«Как?» — спросил я мысленно.

«Просто подумай — разрешаю, мол. И расслабься, чтоб не мешать».

«Ну-у, — неуверенно подумал я, — разрешаю, конечно. Только какой толк?»

Дальше я уже не думал. Я наблюдал. Наблюдал за собственным телом, которое превратилось в некий смерч, смерч неукротимы и, одновременно, гибкий и разумный.