Татьяна Мудрая - Меч и его палач

Чудится мне, или в самом деле окованные железом створы вздрагивают?

– Олаф, – шепчу я сквозь продолжающиеся вопли, – там, на стенах, должны услышать не одного этого крикуна. Понимаешь?

Он понял.

Спускается на ступень ниже и громко, весело кричит, широко взмахнув скованными руками:

– Брат! Вульф! Не распахивай ворот! Не вручай неприятелю дома и сердца моего! Пусть сейчас меня казнят – я приму гибель с радостью, ибо это будет смерть от руки брата и друга. Слышишь, брат, слышите все там, на стенах? Снимите с меня позор!

Пока Олаф говорит, я замахиваюсь Гаокереном так широко, что лезвие чуть не касается сзади моих плеч. Между серыми волосами и низким черным воротом рубахи – бледная полоса шириной в два пальца, и примериваться мне некогда. Всё творю набело. Ибо нам с Олафом дан один-единственный шанс…

Когда я пускаю мужскую сторону моего клинка в полет, происходит нечто странное – податливая кожа рукояти покрывается шероховатыми бугорками, теплеет – и зрячая сталь как бы сама находит свою цель. А потом снова оборачивается обыкновенным мечом.

Тело мягко опрокидывается назад. Я бросаю клинок, спускаюсь наземь и беру голову в ладони. Поднимаю кверху и поворачиваю открытыми глазами к нерушимым стенам Вробурга.

Ибо сокол победил – и сокол должен узреть свою победу.

Теперь Арман занимается двуручником, Грегор и Туфейлиус – телом. Мне нужно озаботиться о гробе и погребальных почестях, и я иду прямо к герцогу Оттокару ван Хоукштейну, кто, разумеется, изволил прибыть со многими родичами – и не далее как вчера.

Только вот удивительное дело! Меня не намереваются ни прикончить на месте за своеволие, ни даже арестовать, но без лишних разговоров отдают заработанные нами четырьмя гольдены и марки. И в придачу к деньгам – грамоту, подписанную во всех инстанциях, согласно которой я имею право наниматься со всей моей малой командой в любой город, где потребны наши услуги, а также оказывать сии особые услуги в однократном порядке. А на десерт – высочайшее позволение распорядиться всем имуществом покойного, что найдется в его передвижном дому.

Похоронят же возлюбленного противника герцога завтра и, по всей видимости, самым торжественным порядком. Без нашего участия, разумеется.

Так что – герцог так его ненавидел, нашего покойного рыцаря, что радость от Олафовой гибели все своеволие мое превозмогла? Или снова тот полый камушек удачу наворожил?

Я возвращаюсь к малому нашему, опустевшему гнезду с вестями.

И уже издалека слышу игру ребека и мягкий голос Туфейлиуса:

Ты потреплешь по шее свою длинногривую, пылкую,

И помчится к усталой моей: оперенная солнцем стрела!

И соскочишь с коня, как супругу подхватишь ты на руки,

И в объятия жаркие, смертные – примешь с седла.

И пойдем мы вдвоем, не спеша, к моему достоянию,

Подхватив кобылицу небесно-проворную за удила;

Белый царь, белый конь и царица-невеста вся белая, —

К горизонту, где светом одет белый город-скала.

Похоронили нашего знаменного рыцаря с развернутыми знаменами. И на роскошных погребальных дрогах, запряженных четырьмя чистокровными жеребцами вороной масти. И ко всеобщему удовольствию.

Однако до этого вожделенные вробургские ворота всё-таки открылись – чтобы выпустить наружу небольшую процессию: стройный широкоплечий всадник в черненых латах на жеребце, точно вылитом из блестящей смолы, без шлема, с распущенными по плечам длинными черными кудрями, а по бокам – двое «легких» кавалеристов на светло-серых кобылах много легче статью. Все трое – в белых шарфах через плечо. Мирная делегация, значит, – и в то же самое время траурная. Во главе которой – новый Мастер Оружия Йохан Дарк, то бишь «Темный», Дю Лис. Темная Лилия на одном из франзонских диалектов. Даже не дворянин, как мне кажется; разве что недавно жалованный. И молод: почти без бороды, только над верхней губой легкий черный пушок. Поскольку на дворе осень, наш милый Черныш на сей раз не являет миру свой победный рог, и драгоценные скондские кобылицы рядом с ним могут чувствовать себя в полной безопасности. Равно как и наша ведьмочка, которую, верно, сам черт научил вольтижировке и владению коротким прямым мечом, которым она салютует ястребиному собранию.

Тотчас же излагая от имени сильного града Вробурга требования к осаждающим от осажденных, которые льстят себя надеждой удовлетворить обоюдные вожделения…