– В самовитом слове я разумею милость народного живота.
– Да, благость, но есть другая реальность. Вы же изучаете мат!
– В злоупотреблении язика включена истина бытия. Нашата задача – направить ее в благодарную истину, исправить язик.
Он похож на старика-краеведа, благоговейно пишущего о своей малой родине. Очарован природой и легендами прошлого жития. Любит только вечный нравственный смысл преданий – конечную цель истории. Это также напомнило мне славянофилов, шедших в народ, который доносил на них околоточному. И наших писателей «деревенщиков», видевших святую Русь уходящей навеки. Почему-то я стеснялся говорить с ним об узости его микромира.
Конечно, этого достаточно для учеников, чтобы породить хот одну благородную личность. Я же видел за неведомыми пределами местечкового антропоцентризма, в котором пойман природой человек, недостаточность и неверность его порыва, и был с гнильцой гамлетовских сомнений.
Мои любимые ученики следовали за мной повсюду. Из предосторожности я назначал встречи в разных местах, чтобы соглядатаи не доносили, о чем мы говорим. Я задал им новую тему:
– Есть ли у вас мысли, что не дает нам жить лучше? И что может изменить мир? Если не будет катастрофы?
– Почему же? – удивился Мундюх. – История неуклонно идет к совершенству, где нам светит лучезарное будущее. Мы стали более лучше одеваться, хотя в провинции еще нет дорог, лекарей и проекторов видимых теней.
В отличие от меня, он не страдает от разобщения с народом, и предпочитает говорить «мы», а не «я».
Азартный Владимứр, словно ученик щетинистого купца, уверенно кричал:
– Теперь наше время. Если умеешь, можешь иметь и дворец, и белую яхту. У-ю-юй! – уйкал он в нетерпении.
– Сволочи! – завистливо бурчал нищий бескомпромиссный Мстислав. – Придет время, всех нобилей поставим к стенке.
– История не знает добра и зла, – обаятельно улыбнулся циник Дуло. – Я думаю, все идет естественным путем.
Аспарух, Васих, Курсих и Крека не хотели слушать про катастрофы.
– Защо вы о плохом? Така че нахлебались.
И только любвеобильный Мундюх, любующийся собой, радовался:
– Разве можно не испытывать удовольствия от жизни, о чем пишут философы?
Смиренный Уто извинялся.
– Сожалею, това е… аз не разбирам нищо.
Я подождал.
– Как сделать мир лучше? Философы и ученые ищут ответа в объяснении истории. Они изобретают из головы стадии становления человека: первобытную, биологическую, где еще не сформированный разум позволял одерживать верх, например, сталкивать мамонта в пропасть, и давал возможность выжить; вторую – историческую (победивший инстинкт разума), где человек перестал нуждаться в животных инстинктах. Инстинкт приспосабливания изменился: началось сталкивание групп и племен друг с другом, отчего и произошли страшные войны в истории. Пришлось создавать общественный договор, ограничивающий зверства.
– Похоже, как в наших учебниках! – вникал, наклонив голову, Остромысл.
– Как утверждает теория естественного отбора, с самого начала живое, только оформившись червячком в теплом океане, начинало поедать другого, чтобы продолжать расти.
Они старательно записывали удивительные незнакомые термины.
– Это верно, так говорит наука хрематистика, – закричал азартный Владимứр. – Гунны родились из этой цепочки и выжили, потому что сожрали других.
– Так думают мыслители, не только ваши. В нарисованных учеными картинах истории нет только одного.
Они насторожились.
– Да, мы живем разумом. Выражаем мысли рационально. Но каждый переживает отдельно, единолично Чувствовать общим чувством нельзя.
Я хотел изложить мою догадку, что двигает историю. Правда, озарений было много, но наутро казались сонным бредом. Но недавно пришло, может быть, окончательное прозрение – открылись туманные вершины системы, как у Ньютона, увидевшего падающее яблоко.
– Только звери едят других из необходимости выжить, а люди – из корысти, зависти, жажды властвовать и тому подобного. Убивают целые народы, чтобы осесть на чужих землях. У насильника, живущего по другую сторону добра и зла, только один способ жить – плотоядно использовать и выбросить.
– А куда делись тепло и близость, о которой вы толковали? – с издевкой спросил Мундюх.
В его тоне я почувствовал недоверие.
– Нас сдерживает второй великий инстинкт, доставшийся нам из древности. Инстинкт выживания. Желание каждой особи выжить, и страх, что сожрут другие. Люди перестали думать о себе как едином организме. И желание жить для себя породило в сознании целые пласты преданий и убеждений, которые стали незыблемыми. Мы с вами сидим в пещере, не высовываясь, чтобы не съели. Здесь целая философия.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу