Сергей Лукьяненко: Семь (фрагмент)

— Отец Тихон, — прошептал Арсений, в очередной раз безуспешно попытавшись испить целебного отвара. — Отец Тихон, отхожу я.

Священник ласково погладил отрока по щеке:

— На все воля Божья, Арсений. Помолись, да и поспи, наберись сил.

В глазах отрока будто веселая искорка мелькнула:

— Я смерти не боюсь, отец Тихон, меня Царство Небесное ждет. А спать мне нельзя, не проснусь больше. Как вы-то без меня, батюшка?

Славный был отрок, и немалое они с отцом Тихоном свершили. И сейчас, в последний свой час, больше всего о деле думал, об отце Тихоне тревожился.

— На все воля Божья, — повторил отец Тихон.

— Вам домой надо, батюшка, — упрямо повторил отрок. — Что вам тут делать, в чужой земле?

Отец Тихон мрачно огляделся. Нет, не была эта земля злой, скорее, напротив, покойной и мирной. Высокие серые травы в синем свете двух маленьких лун, веселый щебет крохотных зверьков, то скачущих наперегонки, то жующих колоски, то с любопытством наблюдающих за людьми у костра.

— Что Господь велит, то и делать стану, — попытался он уйти от ответа. — Слышишь, как зверята расшумелись? Буду им проповедовать, вдруг да и в них есть искра разумения?

Отрок опять заулыбался. Вчера, когда ему было гораздо лучше и он еще мог ходить, они долго наблюдали за местным зверьем — не то сусликами-переростками, не то кенгуру-малютками. Вроде как уловили чудную систему в пересвистах и щелканье, потому об охоте не стали помышлять.

— Этой искре еще долго разгораться, отец Тихон. Да и нельзя вам тут остаться. Домой вам надо. Рассказать все, что было.

Отец Тихон знал, о чем сейчас попросит Арсений. Знал и спорить не решался.

— Уколите меня аквамортой, батюшка.

Священник не ответил.

— Побыстрее, батюшка, — снова попросил отрок. — Вам вернуться надо.

Отец Тихон достал из кармана подрясника деревянный футляр — с ярко-алыми шприц-тюбиками внутри. Что уж тут скрывать да отговаривать… еще утром их приготовил.

Значит, так тому и быть.

— Прощайте, батюшка, — тихо, умиротворенно, сказал отрок, когда игла коснулась кожи. — Я уж, наверное, попрощаться не успею… так знайте, вы мне как отец были.

Сердце сдавило болью. Отец Тихон сдавил тюбик, выплескивая в вену отрока акваморту. Прошептал:

— До свидания, Сенечка. Бог даст, свидимся на небесах…

Отрок его будто и не слышал. Губы шевелились, шепча молитву. Лицо на глазах наливалось румянцем — нездоровым, пугающим. Глаза будто засветились изнутри.

— Помоги, Господи, — отчетливо произнес отрок. И, откинув одеяла, поднялся.

Отец Тихон отступил на шаг. И еще на шаг. И еще и еще. Когда-то ему не требовалось удаляться так далеко — но тогда и отрок был моложе, и сам отец Тихон не стар. Да и не было неведомой хвори, убивающей Арсения.

Отрок прошел прямо сквозь костер, не замечая огня. Зверята возбужденно застрекотали, подбираясь ближе — им было любопытно.

Несколько мгновений Арсений стоял неподвижно. Отсветы огня играли на обнаженном теле — высушенном болезнью, но сейчас будто окрепшим в последней вспышке земного бытия.

Потом отрок начал танец.

Отец Тихон смотрел на него недолго. Отвернулся — слезы все равно застили глаза, а рыдания рвались из горла. Ему казалось, что он видит, как из отрока исходит жизнь.

Когда он решился глянуть снова, Арсений завершал третий замыкающий круг. Его ступни светились чистым голубым сиянием, оставляя на примятой траве лепестки холодного, не жгучего пламени. Между ладонями, то тянущимися к небу, то хлопающими, отбивая ритм, плясали белые искры.

Арсений никогда не был сильнейшим среди плясунов. И даже акваморта, сжигающая телесные силы в единой вспышке, не дала бы ему такой четкости движений. Но сейчас он был воистину совершенен в своем порыве!

Или, возможно, так лишь казалось отцу Тихону.

Отрок вошел в центр пятиметрового круга — ставшего зримым и явственным, очерченного голубым пламенем. Теперь светилось все его тело, будто Арсений набросил одеяние из огня. Он вышел на завершающий перепляс — самый сложный, самый ответственный, где малейшая ошибка грозила разрушить все труды.

Отец Тихон затаил дыхание.

По небу поплыли волны призрачного света — будто небо превратилось в жижу, трясущуюся от движений плясуна. Земля под ногами начала подрагивать. Арсений танцевал уже не в траве — в сером дымчатом киселе, пронзенном белыми искрами.

— Помилуй нас, Господи… — прошептал отец Тихон. Он плакал — уже понимая, что все получилось, что его старенький отрок превозмог болезнь и свершил свое последнее служение. Пусть даже с аквамортой, с химией, вовсе не для Богоугодных дел предназначенной.