Надя Яр - Пища ада

Сначала ноги отказывались вставать. Халлель подобрал с земли пять маленьких жёлтых слив, слегка побитых, но вообще-то очень даже ничего, и несколько минут упивался их кислой сладостью. Когда женщина ушла, он с трудом поднялся, подпрыгнул и лёг грудью на ограду. Сверху её усыпали осколками стекла, но они затупились под постоянными ласками пыльного ветра. Во дворе жила рощица старых акаций. В их сени за деревянным столом восседал грузный седой человек и пил из широкой пиалы чай. Перед ним стояло блюдо со сливами. Большой кудлатый пёс дремал, положив голову на ногу хозяина, такой же степенный, серо-седой. Скрипнула дверь. Стройная женщина вышла во двор и поставила перед отцом чайник. Халлель не увидел её лица, но узнал бы фигуру среди сотен и тысяч. Он вздрогнул. Пёс поднял голову, увидел непрошеного гостя и заворчал. Лёгкая женщина что-то сказала отцу и пошла к ограде, и Халлель зачарованно смотрел, как текут по её белой шали тени ветвей акаций.

Так он нашёл Самири и потерял надежду. За тот десяток секунд, что она пересекала двор, Халлель без тени сомнения понял, что эта женщина — чужая. Всё в ней было чуждо: одежда, походка, выражение лица. Всё беспощадно твердило ему: чужак. Она остановилась за пять шагов до ограды, положив руку на уши ворчливого пса. В глазах не было ни узнавания, ни обещания, ни опаски. Не было надежды. Халлель вдруг ощутил животом её подарок, висящий на поясе боевой нож, и на мгновение ему пригрезилась возможность очень дурного поступка, вполне достойного местных мужчин. Но это тоже было чуждым, враждебным, и злая греза тут же умерла. Самири отвернулась и пошла прочь. Она двигалась неторопливо, как будто в запасе у неё была вечность. И не одна.

— Не стоит думать о ней, — сказал попутчик.

Он что, мысли читает? — спросил себя врач; и ещё: вот что заставляет человека идти к насиженному месту, когда в его распоряжении больше половины автобуса? Тем более когда рядом сидит неприятный сосед… Потом ему стало стыдно. Он сказал себе: человек не виноват, что у него неприятная внешность; к тому же это мой соотечественник и единственный союзник, если начнётся поножовщина.

— Она беременна, — сказал Халлель. — И ей плохо. А эти…

Он махнул рукой.

— Вы ничего не можете сделать.

— Я должен. Должен…

Он стал искать возможность их переубедить, но ничего не придумывалось. В салоне царили сумерки. Халлель глянул в окно и испугался: всё небо было затянуло тьмой, а с юга с видимой скоростью шла невероятных размеров туча. Она вставала из-за горизонта, как чудовищная черно-синяя планета. Халлель различил на её поверхности вихри, схожие с оком газового гиганта Маханана. Он знал историю древнего южного царя Нима, который объявил войну Рану и повёл пятидесятитысячную армию через Гешу, да так и сгинул в невиданной силы буре, и только полтораста лет назад пустыня нехотя обнажила на радость археологам жуткую массовую могилу. Однако Халлель никогда не видел песчаных бурь и не знал того страха, который скрывается за словами «сжигающие без огня». Так звали южные ветра народы, живущие по соседству с пустыней Гешу.

А та буря тоже была страшна — много страшней — то была величайшая из бурь, порождённых пустыней в бесчисленные века. В кромешном черном и жёлтом аду с Андреем была белокожая девушка — чужая девушка — западная единобожница — золотистая россыпь веснушек, и незабудки-глаза, и пшеничные косы — и Андрей спас её. Грейс. Из-за ожогов она не могла больше идти, и Андрей нёс её на руках. Сверхчеловек-человек-бог потерял большую часть себя, утратил голос, оружие, память, власть — даже самую жизнь. Он остался в одних полотняных штанах и рубахе, бурой от пота и крови. Когда обрушилась буря, он снял с себя эту рубаху, чтобы закутать в неё лицо Грейс. Они лежали спиною к ветру в песке, и Андрей прикрывал Грейс своим телом, когда пыльные клыки Гешу пытались обглодать плоть с их костей. Андрей сберёг её и спас её — случайную попутчицу, западную единобожницу, невесту предателя, который ударил его ножом. Чужую девушку, не нужную ему ни для чего. Ни для чего.

Господи, да неужто для этого всё-таки нужно быть богом?!

Автобус затормозил у круглого холма. Холм был правильный, рукотворный и выглядел очень старым. Он был создан из какого-то полупрозрачного камня, но когти бурь давно уже сделали поверхность матово-серой. Халлель услышал крик и втиснулся в спинку сиденья, сжав зубы. Женщину пронесли к двери, и её тёмное, с крупными каплями пота лицо моляще воззрилось на врача бездонными глазами. Глаза были полны боли. Это схватки, решил Халлель; она рожает. И тут он увидел мокрый алый подол её платья и тонкий ручеёк крови, тянущийся за ней по полу. Свет в салоне погас. Водитель выскочил из кабины и что-то прокричал. Идиоты, подумал Халлель в бессильном гневе. Она истекает кровью, у неё какой-то разрыв внутри. И они не дают даже попытаться помочь…