Надя Яр - Моор

Мои люди — не эти, безропотно принимающие из отвратительной руки завтраки и обеды, а настоящие мои соотечественники — в массе своей предпочли бы, чтобы у продавщицы были нормальные руки. Обитатели страны Моор (несмотря на исторические факты, всё-таки люди) в массе своей предпочли бы то же самое; разница в том, что здесь мы кушаем уложенные необычайной конечностью блюда и говорим спасибо, а дальше молчим. Нас не хватает даже на то, чтобы проголосовать маркой, отправившись в другую лавку. Такое немыслимо. Неприятно поражённые видом этой руки, клиенты возвращаются сюда, к симпатичной бледной женщине с её клешнёй. Я тоже. Решительно удушив животное отвращение к осквернённой калекой пище, я с мазохистским удовольствием гляжу на розовую культяпку, ловко прижимающую тёплое мясо к доске. Это совсем не то, что стандартная рука, которая, как и всё наше тело, самой своей человеческой формой резко отличается от состоящих из такой же плоти мяс и колбас. Необыкновенная эта, аппетитно розовая культяпка мгновенно выдаёт глазу наше очень близкое родство с поедаемым мясом, и мне это нравится.

В мясных лавках традиционно едят стоя. На высоких столиках всё для души: соль, перец, кетчуп и горчица, салфетки и ежедневная газета, но стульев нет, чтобы клиент не засиживался. Закусив, я накинула куртку с капюшоном и неохотно покинула лавку, направляясь в университет. Над универом и городом нависли вечно беременные дождём блеклые облака. Здесь сыро, серо и сиро, здесь не громоздятся воздушные дворцы, не плещется кровь заката и не летят журавлиные клинья в бездонную синеву… В Моор даже туч как следует не видать. Это на моей дальней родине гордые сизые громады грохочут в небесах, сражаясь копьями молний от горизонта до горизонта, полыхая огневыми краями — а в Моор даже гром ослабел за последние полсотни лет. Всё тухло, смеркалось, и даже памятки под ногами почти уже перестали отбрасывать свой тусклый свет. Над крышами нудненько хныкала серь, и здания таяли в мороси, словно куски разномастных тортов, зачем-то поставленные в один ряд — кремовые, марципановые, шоколадные… Башня философов торчала в вечер, опутанная ремонтной рванью. Работа уже второй год ползла со скоростью пожилой черепахи. Из-под навеса занавешенный студентик протянул «Утреннюю почту». Я взяла.

Я пролистала её в автобусе. Гвоздём выпуска были бомжи. Во-первых, новый сенат принял постановление очистить от бездомных центр города. Разумеется, такое не пишут прямо. Формулировка была обтекаемой: бездомным-де отныне запрещается ночевать в определённых районах. Это значило, что бомжи потянутся в соседние и менее престижные кварталы, и там произойдёт уплотнение, которое не обойдётся без жертв. Против нашего нового сената помогут разве что коктейли Молотова, индивидуальный террор у ворот сенаторских особняков в Бланкенезе, верёвки и фонари… Во-вторых, на востоке, на родине, проблема ненужных нищих людей стояла ничуть не менее остро, и какие-то сметливые ребята придумали способ утилизировать трупы замёрзших, отравившихся, убитых и умерших от болезней бездомных: они скармливали зимнюю жатву мертвецов известной гордости отечественной гентехники, свинопятам, и продавали мясо модной сети ресторанов. Пикантная деталь состояла в том, что парочка местных умников взялась «находить» им трупы на заказ. «Поставщики» получили от государства по пять-семь лет за убийства, а предприниматели — премию Интернационального Фонда Свободного Рынка. За инновативный деловой подход. Хорошо, что свинопяты на западе запрещены, подумала я. Неолибералам только подай выгодную идейку — а если ещё учесть проблему безработных…

С годами их скопилось много. Первый мой бомж, пожилой пьяница, ночевал у входа в кондитерскую рядом с мясной лавкой. Я часто видела его, проходя мимо. Он присосался к бутылке дури, как клещ к собачьему хвосту. Я содрогалась от вида этой бутылки. Она заменяла ему всё: завтрак, обед и ужин. Что для меня салат и мясо — белок, жиры и витамины — то для него бутылка рыжей отравы, настолько разведённой, что от неё даже загнуться непросто. Такая смерть приходит очень не сразу. Пьяница спал в провонявшем дурью спальном мешке. Собаки у него не было.

Однажды я вышла из кинотеатра на Рождество. Было ещё светло и совершенно не холодно — зима в стране Моор не балует морозом и снегами. У входа стояла средних лет женщина с простым, наивным лицом. Она была опрятно одета, но я сразу поняла, что она бездомная.

Читать дальше