Иван Андрощук - Анатомия абсурда

"Это – сон. Я сплю!" – находит Моня единственно верное решение и приказывает себе проснуться. Просыпается – долго, мучительно, словно выныривает из страшной глубины. Наконец – белый потолок, серый прямоугольник окна, мощный храп со свистом соседа по палате. От сна осталась только невыносимая резь внизу живота. Моня вскакивает, находит тапочки, выбегает в коридор, туалет в конце коридора, но…

Перед ним идёт кто-то, одетый совсем не по-больничному. Мощная стройная фигура, облегающий костюм, широкополая шляпа, в левом ухе – золотая серьга в форме морского конька, изумрудный глазок. Я где-то видел эту серьгу, где я мог её видеть, господи, это же…

Урман оборачивается на зов, всматривается, чуть насмешливо щуря глаза, наконец узнает:

– Ба, кого я вижу! Здорово, Фарт, – идёт навстречу с раскрытыми объятиями. – Ну и нарядился же ты, парень, – похлопывает по плечу, затем темнеет, некоторое время с мрачной тревогой в глазах смотрит на Моню. – Ну и кликуха у тебя… А что, давай посмотрим, не пропал ли твой фарт, – Урман переворачивает руку ладонью кверху: на ладони лежит колода карт. – Вытащи мне карту, Фарт.

Моня вытаскивает карту, подаёт Урману. Странная карта, похоже на джокера, но это не джокер – человек в тяжёлом красном плаще-домино, лица почти не видно под капюшоном, только внизу – чудовищный оскал. Невыносимая резь, – "Ладно, Урман, я мигом", – Моня бежит в туалет, проклятая молния, заело в самый неподходящий момент, постой, причём здесь молния, я ведь должен быть в пижаме. Что за чёрт, неужели всё ещё сплю, когда же я проснусь, Моня долго и мучительно рвёт тяжёлые сети сна, наконец – белый потолок палаты, нетихий храп Аллахвердиева, Моня вскакивает, распахивает дверь и… сталкивается с человеком в красном плаще-домино. Домино отбрасывает капюшон, под которым оказывается золотая хохочущая маска, длинные рыжие волосы струятся на плечи.

– Послушайте, – домино берет Моню под руку и увлекает его за собой. – Я ищу головы для супа. Вы не могли бы мне помочь?

Сумасшедший, – думает Моня и опасливо озирается. Но они уже не в больничном коридоре, вокруг – зловещее пустое пространство, занавешенное дымами, облупленная задняя стена какого-то завода, низко в небе – огромный спиральный диск. НЛО, – думает Моня без тени удивления.

– Послушайте, послушайте, – продолжает домино. – Какая голова лучше всего подходит для супа?

У Мони холодеет внутри, он чувствует, что вопрос – не из невинных, что от его ответа сейчас зависит очень многое. В какой-то момент ему кажется, что он нашёл правильное решение.

– Г-голова от м-манекена? – спрашивает он дрожащим голосом.

Домино резко отстраняется, некоторое время смотрит на Моню чёрными прорезями – и Моня вдруг осознаёт, что в этих прорезях нет глаз, что за золотой маской нет лица, что под красным плащом нет человека, что это – чудовище, и это чудовище столь ужасно, что человек упадёт замертво от одного его вида. Домино задумчиво говорит:

– А может быть, лучше – голова от капусты? – и заходится жутким, как в трубу, хохотом.

Моня просыпается, вскакивает, сжав зубы, шарит под кроватью, нащупывает ночную вазу, вытаскивает, срывает с неё крышку и вопит от ужаса, встретившись взглядом с вытаращенными глазами отрезанной головы.

Когда Моня проснулся по-настоящему, было уже поздно.

Сияла полная луна; неподвижно стояли разлапистые кладбищенские деревья. Под одним из них, прислонившись спиной к стволу, сидел некто, залитый кровью.

– Ба, да это новенький! – воскликнул Шорох. Неслышно, точно тени, рядом с ним возникли Молчун и Сумрак.

– Привет, новенький! Ну и помяло же тебя, новенький! Самосвалом, наверное? Или обработали так? – все трое приблизились и сели на корточки напротив.

– С балкона упал, – отвечал окровавленный.

– Ну и ну, приятель! А как тебя зовут, приятель?

– Хреново, – сказал новенький.

– Знаем, что несладко! Но ты не тужи, приятель! Это там было хреново, здесь будет всё по-другому! Фамилию-то нам свою скажи?

– Хреново, – повторил новенький.

Товарищ Ухов колесил по городу в поисках Элиты. На работу она не пришла, не оказалось её и дома. Конечно, она могла просто куда-то уехать из города – но дай-то Бог. Потому что если она не уехала, оснований для беспокойства было более чем достаточно. Особенно беспокоила товарища Ухова листовка, которую он сегодня утром обнаружил в почтовом ящике. Ухов достал листовку и ещё раз перечитал её.