Мо Янь - Мучительные перевоплощения Симэнь Нао

Когда я вернул его к жизни, то приказал Старому Чжану выстричь ему волосы вместе с гнидами, что копошились в них. Потом его искупали, переодели в чистую одежду и повели показать к моей матери. Мальчик оказался сообразительным – как только увидел ее, упал на колени и воскликнул: «Бабушка!» – и тем, конечно, весьма порадовал ее. Сказав «Пусть спасет нас милосердный Будда!», она спросила, из какого храма пришел этот монах? Поинтересовалась его возрастом. Он махнул головой – мол, не знаю. Спросила, где родился. Ответил, что не совсем хорошо помнит. А когда мать попросила сказать, какая у него семья, он замахал головой, как уличный торговец зазывным барабаном. Вот таким образом он остался в моем доме как приемный сын. Мальчик был смекалистым – быстро умел приспосабливаться ко всему и ко всем. Как только увидел меня, назвал «папой», жену – «мамой». Но, независимо от того, был он моим приемным сыном или нет, он должен был физически работать. Ведь даже я, землевладелец, не чурался такой работы. «Кто не работает, тот не ест», – провозгласили позже, но такая мысль существовала с давних времен. Мальчик не имел ни фамилии, ни имени. А так как на левой щеке у него было синее пятно величиной с ладонь, я, не долго думая, заявил, что буду называть его Лань Лянем или Синим Лицом, то есть его фамилия будет – Лань, а имя – Лянь. Но он сказал: «Папа, я хочу иметь такую же фамилию как у вас и называться Симэнь Ланьлянь. Я ответил, что так не годится. Фамилия «Симэнь» не дается без оснований. Придется упорно работать. А вот через двадцать лет мы снова вернемся к этому вопросу.

Сначала вслед за батраками парень исполнял легкую работу, пас лошадей и ослов – о, Янь-вань, Властитель Ада, с каким злым намерением ты превратил меня в осла? – а потом постепенно перешел на более тяжелую. Несмотря на то, что был худым и хиленьким, он имел ловкие руки, быстрые ноги и острое зрение, и пользовался имеющими способностями так, что они перекрывали его физические недостатки. А теперь, когда я смотрел на его широкие плечи и крепкие руки, я понимал, что передо мной человек несгибаемого духа.

– Хо-хо, родился! – воскликнул он и, низко нагнувшись, взял меня большими руками и поставил на ноги.

Я почувствовал несравненный стыд и гнев, и поэтому прокричал:

– Я – не осел! Я – человек! Я – Симэнь Нао!

Однако, как и тогда, когда мне горло сжимали адские слуги, я не мог, вопреки всем моим усилиям, произнести ни звука. Меня охватило отчаяние, страх и гнев. Я брызгал белой пеной, глаза заплывали липкими слезами. Я выскользнул из рук Лань Ляня и рухнул на землю, в лужу родовых вод и последа, похожего на медузу.

– Поскорее принеси полотенце! – крикнул Лань Лянь.

Из дома вышла женщина с торчащим вперед животом. Я сразу заметил на ее чуть одутловатом лице веснушки и большие расстроенные глаза. Ой-йой!.. Ой-йой!.. это же женщина из семьи Симэнь Нао, моя первая любовница Инчунь, которую моя жена Бай привезла как служанку вместе с приданым. Поскольку мы не знали ее фамилии, то дали ей фамилию жены – Бай. Весной 1946 года она стала моей любовницей. Большие глаза и прямой нос, открытый лоб, широкий рот и квадратный подбородок выдавали в ней человека, наделенного счастливой судьбой. А еще ее полные груди с острыми сосками и широкий таз гарантировали ей право рожать детей. Моя жена, наверное, стеснялась, что на протяжении многих лет не смогла стать матерью, а потому пустила Инчунь ко мне в кровать, обратившись с такими легко понятными, откровенными и серьезными словами: «Господин, прими ее к себе. Надо самому орошать свои плодородные поля».

Инчунь действительно была плодородным полем. Забеременела в первую же ночь, когда легла ко мне. И забеременела не просто одним ребенком, а двойняшками. Весной следующего года родила от меня мальчика и девочку в родах, которые обычно называют рождением дракона и феникса. Поэтому мальчика назвали Симэнь Цзиньлун, то есть Золотой Дракон, а девочку – Симэнь Баофэн, то есть Драгоценный Феникс. Баба-повитуха говорила, что никогда раньше не видела женщину, столь пригодной для рождения детей. Мол, благодаря широкому тазу и упругому родовому каналу толстенькие младенцы высыпались из ее лона так же легко, как и тыквы из конопляного мешка. Большинство женщин во время первых родов плачет и кричит, а вот моя Инчунь, как ни странно, ни разу не вскрикнула. По словам бабы-повитухи, ее лицо от начала до конца озаряла таинственная улыбка, – казалось, будто она развлекается. И поэтому баба-повитуха находилась в постоянном напряжении – опасалась, что из лона роженицы появится чудовище.