Юрий Ларин: Фантастическое путешествие Л. А. Рина в наше будущее

Всякий помнит, какие громадные жертвы приняли мы в первое десятилетие Советской власти для электрического оборудования России: едва только после польской войны 1920 года наступила известная пятилетняя "почти-передышка" (поскольку ряд внутренних переворотов, приведших за это время к установлению Советской власти во всех мелких и средних государствах, отделявших нас от стран Антанты, держал Россию все время в состоянии напряжения на краю войны, пока, наконец, торжество коммунистического переворота 1925 года в Германии не вызвало в следующем году открытой атаки англо-французской буржуазной коалиции с целью "повернуть назад колесо истории").

В десятилетие 1921–1931 гг. создалось довольно своеобразное положение: крупный предпринимательский иностранный капитал охотно бежал из своих волнующихся в неустойчивом равновесии, чреватых грядущими переворотами стран, — под крылышко высокоприбыльных советских концессий в России с ее сложившимся тем временем прочным правопорядком, точностью и определенность отношений, гарантировавших им обеспеченность безмятежной наживы до самого момента пролетарской революции в их собственных странах. Ни один германский капиталист, участвовавший, например, в первое пятилетие двадцатых годов в концессионной постройке электрической магистральной железной дороги из Кузнецкого бассейна, через Урал, в Москву, с выходом к Риге и с ветвями затем к Варшаве, Петрограду, и через Донецкий бассейн, к Одессе и на Кавказ (нынешнее поколение хорошо помнит, как праздновалось в 1926 г. окончание вчерне этого громадного предприятия), — ни один из них не сомневался ни на минуту, что если победит пролетарская революция в Германии, то у него конфискуют имущество и в России, — и так оно, как известно, и случилось. Но в предвидении этой возможности, немецкий капиталист не подвергался в России никакой опасности, пока не было революции и в Германии, — между тем, в Россию его приманивали специально более высокой концессионной прибылью и более устойчивыми и спокойными условиями хозяйственной деятельности, чем какие сложились в Германии и Англии с самого начала двадцатых годов, а в Америке немного позже. Советская Россия не желала отдавать в эксплуатацию иностранным капиталистам богатейшие золотые рудники в пустынях и лесах Сибири и тысячи верст самой этой тайге сдавала в так-называемую бесплатную аренду целые Камчатки и Сахалины (ведь, как раз сдача Сахалина американцам за электрическое оборудование русской металлургии и машиностроения и послужило последним поводом к американско-японской войне, выведшей Японию из числа крупных военных империалистических держав). Словом, мы, можно сказать, "снимали штаны", по образному выражению тогдашнего руководителя дела Кржижановского, лишь бы добиться широкой и быстрой эликтрификации, решительного обновления технической базы России — и достигли того, что, можно сказать, почти вся крупная промышленность Америки и Европы по электрическому оборудованию фактически длинный ряд лет работала преимущественно на нас.

Много подобных воспоминаний гордой, уверенной в себе, выдержки, много мыслей о твердостью преодоленных лишениях и бедах, о далеко глядящем творчестве, среди низин упадка верной рукой выводившем и выведшем ввысь, — оживляло в умах спокойное, непритязательное изложение Чичериным нашей двадцатилетней международной истории, как бы стихийно подымая воодушевление и настроение, в виду стоящей на пороге тяжелой борьбы с Китаем и Индией — последней борьбы за [наше] окончательное освобождение человечества от нестерпимых притязаний последних наглых рабовладельцев.

Долгие аплодисменты, невольное дружное пение:

— вызвали заключительные слова докладчика: "уверенная в неизбежном развитии внутренних революционных сил Китая и Индии, Советская федерация не подаст первая повода к отвратительной бойне, но если людоеды капитализма дерзнут поставить свою последнюю ставку, — она будет бита".

После небольшого перерыва, когда все успокоилось заговорил комиссар беллетристики Горький…

Без сомнения, тов. Горький сказал в 1940 году много интересного и поучительного. Надеюсь, он об'яснит также взаимоотношения этого несуществовавшего еще в 1920 году органа с комиссариатом тов. Луначарского. Но, кто хочет знать подробности, тому придется дожить до 1940 года и подождать этой речи. Ибо корреспондент, составляющих настоящий отчет о двадцатом годе Советской власти, сдал уже статью о задачах четвертого ее года, утром решил вопросы о распределении рельс азербейджанских, северокавказских и [для] Туркестана, потом провел (в точном, а не аллегорическом смысле) подкомиссию Совнаркома об организационном об'единении экономических комиссариатов, в связи с созданием нового хозяйственного плана, потом четыре часа руководил заседанием Высшего Совета перевозок по вопросам об увеличении добычи угля в Сибири, о снабжении центра продовольствием, а Кавказа порожняком и т. д.; затем был в Совете Обороны — [пути] погрузки картофеля, перевозки дров с севера, порядка движения санитарных поездов и прочего; далее разбирал деловую почту и, по настоянию "Нины Бухариной", глубокой ночью отправился еще репортером на 20 лет вперед, — больше продолжать нет мочи. Люди 1940 года смогут зато о 1960 г. написать и гораздо солидней и больше.