Проблема воздухоплавания разрабатывалась и в художественной литературе. Так, в 1763 г. появился перевод английского романа „Les hommes volants, ou Aventures de Pierre Wilkins“, посвященного описанию летающих людей, с соответствующими иллюстрациями. Еще несомненнее влияние на Ретифа в этом отношении французского писателя предыдущего столетия Сирано де-Бержерака, с произведениями которого он, по собственному свидетельству [37], был очень хорошо знаком и которыми очень интересовался в связи со своими натурфилософскими воззрениями. Сирано как в своей „Комической истории государств и империй Луны и Солнца“, так особенно в своем „Путешествии на луну“ описывает и упоминает целый ряд летательных аппаратов, из коих некоторые по своему принципу напоминают даже будущие аэростаты [38]. Среди этих аппаратов имеется, в частности, один, движущийся при помощи больших крыльев и похожий в этом отношении на летательную машину Викторина [39].
Вполне понятно также, почему Ретиф избрал местом действия своего произведения южное полушарие. В XVII—XVIII столетиях, в эпоху развития торгового капитала и колониальных захватов, южное полушарие издавна служило излюбленным местом действия различного рода утопических романов, начиная с Вераса д’Алле, поместившего свое идеальное государство севарамбов на австралийском континенте. Во второй половине XVIII века, в связи с путешествиями упоминаемого самим Ретифом капитана Кука, в самых широких кругах общества наблюдался повышенный интерес к новым открытиям в южном полушарии. Открытия эти служили модной темой разговоров, причем циркулировали самые невероятные слухи. В 1776 г., накануне появления произведения Ретифа, Метра писал в своей „Секретной корреспонденции“: „Говорят о необыкновенном открытии в южных землях. Там нашли большую цивилизованную империю“. Неудивительно поэтому, что Ретиф помещает как империю Викторина, так и государство мегапатагонцев по ту сторону экватора.
Столь же легко объяснимы, в условиях литературы эпохи, и содержащиеся в „Южном открытии“ описания народов-великанов, кораблекрушений, жизни на необитаемых островах и тому подобные материалы, обнаруживающие очевидное влияние столь высоко ценимого Руссо „Робинзона“, а также Свифта. С этой точки зрения „Южное открытие“ может даже рассматриваться как один из образцов столь обильной в XVIII столетии приключенческой литературы подобного рода.
Изданное в 1781 г. „Южное открытие“ получило известное распространение. Это видно из произведенного Ретифом подсчета своего литературного дохода, показывающего, что он получил от продажи „Южного открытия“ 1 500 ливров [40], — сумму, довольно крупную, хотя и значительно меньшую, чем за ряд других произведений этого периода. Это означает, что „Южное открытие“, появившееся в эпоху расцвета его творчества, когда имя его пользовалось уже широкой известностью, было раскуплено читающей публикой, интересовавшейся новым сочинением модного автора. Но произведение это успеха не имело и поэтому больше не переиздавалось, в противоположность ряду других его сочинений 70—80-х годов [41]. Можно даже сказать, что оно прошло как-то незамеченным. Ни в прессе, ни в литературных кругах не отнеслись к нему серьезно и не обратили на него почти никакого внимания. Аббат Фонтеней, чуть ли не единственный журналист, давший о нем отзыв в своих „Affiches de Province“, охарактеризовал „Южное открытие“ как самое причудливое произведение, какое только можно себе представить [42]. А достопочтенная „Correspondance littéraire“, приведя его содержание, закончила свой отзыв следующими язвительными строками: „…и все это носит столь бредовый характер, что становится нелепым и утомительным. Очевидно, автор сам это почувствовал, потому что внезапно прервал свое повествование. Роман не закончен, и автор не обязался дать продолжение. Какая потеря!“ [43]. И друзья Ретифа не обратили внимания на это новое его произведение. Во всей его обширной корреспонденции мы встречаем лишь одно письмо, в котором один из его поклонников в полушутливом, полуироническом тоне спрашивает новости о Викторине и его потомках и дружески вышучивает изложенные в „Южном открытии“ естественно-исторические воззрения [44]. Даже такой человек, как Бонневилль, давая опенку работам Ретифа, утверждал впоследствии, что „добряк Никола́“ сам не знал, что хотел сказать в этом сочинении. Неудивительно поэтому, что, встретив подобное несерьезное и насмешливое отношение к своему произведению не только со стороны врагов, но и со стороны друзей, Ретиф считал, что он не был понят, и даже отчасти радовался этому. „Я имел случаи убедиться, пишет он в вышеупомянутом разборе своих сочинений в „Monsieur Nicolas“, сколь глупы люди общества, и не только они, а и журналисты, даже те, кого ненависть ко мне делает проницательными! Подлый издатель „Journal de Nancy“ никогда не был достаточно просвещен, чтобы заметить в этом произведении то, что могло бы меня обеспокоить! Но какое это счастье для меня эта всеобщая тупость!.. Однако я был разгадал несколькими частными лицами и, между прочим, доктором Лебегом-де-Прель, сказавшим мне в магазине моего книготорговца, вдовы Дюшен: „Мы-то друг друга понимаем, но все эти мудрецы из Пале-Рояля вас не поняли“ [45].
Читать дальше