— Ещё как полетим! Прекрасна не только цель полёта. И сам полёт.
— Конечно… конечно. Но — слушай-ка! Пока мы с тобою ещё… в этом — в этих «праздничных костюмах», может быть, попробуем… вдвоём праздника? Ты — золушка на балу. Я — трубочист, заколдованный в принца. Наш танец, ваша сиянность!
— С радостью, мой принц! Никто нас не видит? Жаль!
— Никто нас не может видеть. Эй, музыка!
Мы были иными, но не чересчур. Мы были мужчиной и женщиной из плоти и крови, брошенными навстречу друг другу, захваченными сразу несколькими стихиями; несусветная музыка, вдруг возникшая в нас, взявшая нас во власть безраздельно. Эти звуки не могли произвестись никакими изощрёнными инструментами: мощные аккорды катастроф — счастий, падений — возлётов. До музыки — мы не жили… после музыки — нам не жить… чудесное заблуждение: поверить, что она нескончима.
Извечная сластная тоска-истома, сбыточные желания — потреба жаркой, поспешной близи друг друга… всё меж нами можно и нужно — сейчас, минуту сию, позарез, навсегда, до блаженной погибели… Мы — один для другого — вдвоём… Где мы — неизвестно, потерялась Земля — никого кроме. Успеть…
Это были ещё наши понятия, ещё наш мир. Но былое пространство-время уже пропадало, неведомые стихии уже несли нас в запредел, в ирреальность.
Мы просто очутились друг перед другом на другой Земле, земные мужчина и женщина — мы любили друг друга, а запредел помогал нам в этом…
Они были бережны и аккуратны с нами, страннейшие силы нового мира — воплощенья, они старались не разрушить нас, не свести нас с ума… и всё же мы были почти безумны от неслыханной остроты чувств, от диковинных наслажденных осязаний, осознаний друг друга…
Потом… потом, когда мы наконец утихомирились, исчерпались, смогли не спеша оглядеться в новом обретённом пространстве — времени… К нам снизошло мудрое спокойствие. Созерцание.
Этот мир, оказывается, соразмерен и прост. В этом мире очень легко жить. Потому что в нём нет двух главных зол, двух страхов-исчадий, двух истребителей человеческой души-сущности. Страха преждевременной смерти. И страха несостоянья. Нельзя в этом мире умереть преждевременно, раньше, чем ты достигнешь всего, совершишь всё, ради чего ты появился. Нельзя не выполнить назначенного тебе, того, к чему простирается сподобье твоё. Твоё предопределенье свяжется с тобою мириадами тончайших энергонитей, информных лучей. Они невнятны, слабы, обрывны в том прежнем бытие, а здесь ты их, если пожелаешь, увидишь воочию, ты ощутишь их цельно и явственно: они неоступно будут томить тебя, подвигать к поступкам, поискам, помыслам, к благому действу во имя заветных своих целей.
А истинные заветы твоих целей — всё те же вековечные заветы. Ничего нового — всё иное. Любовь и Познание. Отмытые от тщеты. Счастливое изумление человеком. Ближним твоим. Собою. Другими такими же. Восхищение познанным. Неутолимый соблазн неведомого.
Ничего нового — всё иное.
И ещё — Причастие. Причастие к твоему человечеству и через него — человечество — к сообразью и смыслу всего, к колоссальному Целому, к Своду-Гумануму Внутренней Вселенной. Полноправной, полножизненной частицей, импульсом которого явишься ты. Твоя неумираемая душа — сущность…
А невдалеке от всех этих мыслей, устремлений, взмывов, азартов… обособно от всех неимоверных чувств…
Чувство тихой, терпкой печали.
Оттого что мир этот свободно существовал без нас.
И был прекрасен.
Прошло десять лет. Зга разрослась, преобразилась до неузнаваемости. Отовсюду понаехали люди: и бывшие згинцы, и их родные-близкие, и — большей частью — совсем посторонние. Обосновались, обстроились, крепко, надолго. Зажили.
Что их сюда притянуло? Ничего особенного в Зге, как в населённом пункте, уже не было. Давно исчезли все энергоаномалии. Радиационный фон был в норме. Атмосферные и климатические условия — средне благоприятные.
Постепенно подзабылись старожилами давние лихие события, а новоприезжим и вовсе не было дела до них.
Мастерились красивые дома, облагораживались улицы, асфальтировались дороги, мерно, складно работали немногочисленные згинские фабрички-заводики, магазины-базары, фирмы-конторы умеренного пошиба. Не чересчур бурливо, не излишне вяло текла добротная провинциальная жизнь.
Огромные строения бывшего научно-исследовательского комплекса (бывшего, потому что объект исследований самовольно пропал, а, стало быть, и комплексу со всем своим обильным и дорогим оборудованием, со всеми оставшимися работниками пришлось так же отбывать в иные места, скорее всего, в столицу) долгое время пустовали. Великоваты и дороговаты они были для местных нужд.
Читать дальше