Наконец забылся.
Через три дня в казармы явился Гиммлер, глава гестапо, и Северин Браун был вызван к нему в кабинет.
— Северин Браун! — торжественно сказал Гиммлер. — Фюрер вызывает вас!
— Меня? — переспросил Браун. — Я…
— Никаких вопросов. Десять минут на сборы. Ровно десять минут!
Итак, его в конце концов разыскали.
Браун медленно поднялся по знакомой лестнице… его сердце колотилось, как барабан.
Зачем торопиться на смерть?
Фюрер вызывает его. Фюрер, конечно, несравненно умнее его. Он прочел тайну в его глазах, тогда, в доме Геринга.
Фюрер подслушал его мысли, принимая цветы и разговаривая с девочкой.
Иначе зачем было посылать Гиммлера за ним, Брауном, Гиммлера, самое имя которого вызывает представление о траурной карточке?
Десять минут! Как они быстро отмерли.
Опять «мерседес», на этот раз закрытый.
Как мягки и покойны эти огромные машины, часто везущие на смерть, какие в них удобные подушки, на которые хочется облокотиться усталой спиной.
Через некоторое время, — Браун не знал, были ли то минуты или часы, — автомобиль остановился на Фостштрассе перед домом Гитлера. Не домом, а памятником гитлеровской мощи. Мрамор, гранит, сталь, кровь, смерть, отчаяние…
Двое ординарцев, ехавших с ними, остались в машине.
В дом вошли только Гиммлер и Северин Браун. Оба молчали.
Десять ступеней. Массивная дверь. Еще несколько ступеней, ведущих к другой двери.
Прошли через увешанный коврами зал, пол которого был сделан из мрамора, выкопанного в германской земле.
Прошли через другой зал, который казался бесконечным, его стены гулко отдавали эхом шаги двух мужчин.
Подошли наконец к последней роковой двери с бронзовым орлом, держащим в когтях щит, на котором вместо герба стоят просто инициалы: А. Г.
У этой двери стояли на часах чернорубашечники.
Браун знал их, но не посмел им улыбнуться в присутствии Гиммлера.
Огромная дверь широко открылась перед ними.
— Дверь в Вечность! — подумал Северин Браун.
В комнату вошел только один он. Гиммлер остался позади за захлопнутой дверью.
Итак, они наконец-то наедине.
Наедине. Но эти стены должны иметь сотню глаз, тысячу ушей…
Голова Гитлера была склонена над огромным письменным столом. Он царапал что-то пером на бумаге. Выцарапывал, вероятно, какие-то новые законы для еще большего удушения Рейха.
Наконец фюрер поднял глаза от бумаги. Его глаза были сини как сапфиры.
— Северин Браун, вам выпадает большая честь!
Честь? С каких пор смерть стала честью?
— Хайль Гитлер! — произнес Браун, думая сам в то же время:
— Что это еще за фарс?
— Хайль Гитлер! — ответил Гитлер.
Затем, немного помолчав, продолжал торжественно:
— Северин Браун! Готовы ли вы отдать свою жизнь взамен моей?
— Да, фюрер!
До сегодняшнего дня он так дорожил этой жизнью. Она была нужна ему.
— Вы мне нравитесь. Мне нравится ваша преданность долгу. Вы можете хорошо послужить мне. Вам предстоит иметь дело с толпой, рисковать вместо меня.
Великий Боже! Итак, его избрали двойником Гитлера. Он должен разыгрывать роль этого тирана, думать его мыслями, носить его одежду. Находиться вблизи него, жить его жизнью. И в конце концов, вероятно, погибнуть вместо него.
Фюрер встал с места, в его голосе уже раздавались знакомые раскаты:
— Это нужно для сохранения моей жизни. Я научу вас, что говорить вместо Гитлера. Я — Фюрер. Я — Германия. Мы топчем тех, кто становится поперек нашей дороги. Они боятся нас!
Проклятье! Где он слышал уже однажды этот голос? Он его, конечно, слышал раньше… Ах да, в тот день в Штейнгофе!
Остановись, безумный, остановись!
Но голос продолжал, завывая все больше:
— Германии не нужно Бога. Ей не нужно Христа. Ей не нужно папы. В Германии нет места для Бога. И для евреев также. И для еврейских женщин.
— Остановись, Гитлер! — кричало все существо Северина Брауна.
Он ощупал свой пояс, но ножа там не было. Револьвер также отсутствовал.
Глаза Брауна оглядели письменный стол. Ничего… чем можно было бы ударить, разве вот… бюст Гинденбурга.
Солидный бюст из тяжелой бронзы.
Замученный человек, бывший некогда доктором Карлом Моллером, схватил этот тяжелый бюст руками.
Бюст взмахнулся в воздухе. Опустился. Ударил.
— Гинденбург создал тебя. Гинденбург приканчивает.
Кровь брызнула на руки Северина Брауна. Кровь забрызгала книгу «Моя борьба».
Фюрер тяжело рухнул на коричневый мраморный пол к ногам Северина Брауна, дыхание которого выходило тяжело, как дым из сломанной трубки.
Читать дальше