Валерий Михайлов: Мастера Книги

Те же, кому было не лень разносить мои тексты в пух и прах, напирали в основном на пропущенные запятые и прочую орфографию, словно именно это, а не излагаемые мысли имеет первоочередное значение. Интересно, если бы текст был записан в виде аудиофайла, к чему бы они цеплялись? К интонации?

Несмотря на то, что писателем я так и не стал, мои попытки заявить о себе не были в полной мере сизифовым трудом. Как я уже говорил, большинство издательств оставляло мои послания без ответа, но были и те, кто задавал вопросы, просил подправить текст и только потом посылал очень вежливо подальше. При этом паузы между посланиями длились по несколько месяцев, в результате я научился терпеливо ждать.

Не бросил же я атаковать издательства, во-первых, потому, что, рассылая очередной шедевр по всем известным мне адресам, я ровным счетом ничего не терял; во-вторых, упрямство требовало: со щитом или на щите. К тому же в качестве подбадривающих похлопываний по плечу судьба дарила мне редкие публикации в журналах.

Так я и жил двумя параллельными жизнями, в одной из которых я был человеком Книги (у меня рука не поднимается назвать себя Мастером Книги); в другой – незадачливым писателем, обывателем, провинциалом. И если математические прямые не пересекаются в эвклидовой реальности никогда, то мои жизни пересеклись, и точкой их пересечения стал сон:

Меня разбудил дед… Нет, не так. Открыв глаза, я увидел деда. Он стоял у двери в спальню и смотрел на меня. Увидев, что я проснулся, он сказал:

– Одевайся, пойдем.

Боюсь, у меня не получится описать те чувства, которые вызвали слова деда. Я понимал, что он мертв, понимал, что проснулся во сне, понимал, что если во сне за тобой приходит покойник, скоро смерть придет наяву.

Догадавшись о том, что творится у меня на душе, дед рассмеялся.

– Ты что забыл, что я был представлен Книге? – спросил он, отсмеявшись. – А тот, кто имел честь увидеть ее, даже после смерти продолжает жить на ее страницах. Так что я настолько же живой, как и все те, кого ты видел на острове. А если разобраться, то мы будем живей многих из тех, кто состоит из плоти и крови. В любом случае я не работаю подручным у Харона, и пришел для того, чтобы открыть твои глаза, а не за тем, чтобы тебя куда-то забрать. Одевайся. У нас не так много времени.

В следующее мгновение мы были уже на улице. Помню, было тепло и солнечно, но не как летом, а как поздней весной. Мы шли по одной из улиц частного сектора. Приятно пахло цветами, хотя самих цветов я не видел.

Дед привел меня к старому, покосившемуся дому с забитыми досками окнами. Дверь была не заперта, и мы вошли в дом. Изнутри он был значительно больше, чем снаружи, но все пространство первого этажа было забито каким-то хламом.

Мы поднялись наверх по широкой, покрытой останками ковра лестнице в огромную пустую комнату, настоящее царство пыли. На стене над давно уже потухшим камином висели часы с кукушкой. Часы шли, издавая какие-то чахоточные звуки.

– Посмотри внимательно на часы, – сказал дед, – видишь?

– Часы, как часы, – ответил я, не найдя в них ничего удивительного, кроме того, что они шли.

– Это особенные часы, и ты должен успеть увидеть…

Дед этого не сказал, но я понял, что оттого, увижу я нечто в часах или нет, зависит, как повернется моя дальнейшая жизнь. Но как я ни старался, я не мог найти в них ничего особенного. Я уже готов был признать свое поражение, как вдруг до меня дошло, что циферблат этих часов разбит на 61 деление.

– Эти часы твои, – сообщил дед, после того, как я поделился с ним своими наблюдениями, – и сейчас они говорят, что ЭТО начинается.

Стрелки часов сошлись на двенадцати. Часы заскрежетали, открылась дверца, откуда высунулась кукушка. Прокричав 12 раз, она вернулась в свой дом, и дверца закрылась. Что ж, именно это и следовало ожидать от часов в 12. Едва я об этом подумал, часы остановились. Постояв с минуту, они с жутким визгом пошли в обратную сторону.

– Свершилось, – констатировал дед.

Несмотря на полное отсутствие видимой связи, я уверен, что исключительно благодаря этому сну я смог написать свой судьбоносный роман. Нет, не про Понтия Пилата. И не «Войну и мир». Ничего шедеврального. Обычную заурядную мелодраму о любовном треугольнике. Содержание романа выглядит примерно так:

В небольшом провинциальном городе, как две капли воды похожем на Аксай живет обычная среднестатистическая семья: муж, жена и двое детей. Мужу и жене по сорок. Детям 18 и 16. Семья, как семья. Не ангелы, но и не злодеи. В общем, люди, как люди. Роман начинается с того, что жена узнает, что ее муж регулярно изменяет ей с ее сестрой, которую она считала своей лучшей подругой. Разумеется двадцать лет совместной жизни – слишком большой срок, чтобы остаться безгрешными, но измена с сестрой…