Андрей Геласимов - Холод

– Шакалишь?

– Зачем? – легко улыбнулся жучок. – Я ведь о людях заботился. Один за весь дом заплатил. Надо вернуть хоть сколько-то.

– О мандаринах своих ты заботился, – негромко сказал Тёма, глядя в пол перед собой.

Его лицо к этому моменту переменилось, как будто он нашел какое-то трудное, но очень важное для себя решение, и теперь по нему блуждала странная полуулыбка. Не отрывая застывшего взгляда от невидимой точки на грязном полу и явно не отдавая себе в этом отчета, он снимал и надевал широкое серебряное кольцо, которое украшало большой палец его левой руки. Филя кольца раньше не замечал, но сейчас вкупе со странной улыбкой этот бесконечно повторяющийся жест производил зловещее впечатление.

– Ты позавчера сам на ту сторону ездил? – спросил наконец Филя торгового жучка. – Или давал машину кому-нибудь?

– Сам, – ответил тот, вынимая из шкафа под окном замерзшую в дерево рыбину. – Строганину будете?

– Нет.

– Погоди, а ты откуда знаешь, что я за реку ездил?

Жучок уже упер огромную рыбину хвостом в стол, приготовившись ее строгать, но замер с ножом в руке и вопросительно смотрел на Филю. Нож у него был хороший, охотничий, с костяной рукояткой.

– Неважно. Ты по дороге машину заглохшую видел? Рядом с островом?

– Ну, видел. А при чем здесь…

– Помолчи. Просто отвечай на вопросы.

– Вы чего, не за фруктами? – догадался жучила. – Вы кто, ребята? Эсэмэску не вы прислали?

– Не мы.

На сообщение о погибших людях он отреагировал так, словно его это не касалось. Лишь на мгновение перестав строгать свою рыбу, он слегка нахмурился, а потом возобновил плавные и уверенные движения, которые совершенно не совпадали с его предыдущей внутренней суетой. Тревожная новость как будто остановила его, он весь подобрался, перестал суетиться и приготовился к защите. Филя следил за тем, как тонкие розовые пласты с янтарными прожилками заворачиваются в колечки, выходя из-под острого якутского ножа, и слушал холодное, абсолютно спокойное объяснение хозяина квартиры. Тот уверял, что ни ему самому, ни Филе, ни кому бы то ни было еще за этот случай отвечать не придется.

– Максимум – штраф или общественные работы. Но даже этого, скорее всего, не будет. Чтобы нас обвинить, им доказать надо, что мы по закону обязаны были заботиться о безопасности потерпевших, то есть были их опекунами, ну или создали причину опасной ситуации.

– Ты откуда все это знаешь? – спросил Филя.

– На юридическом учился. С третьего курса выперли. Так что, земеля, не заморачивайся. А следаку своему скажи, чтобы он шел лесом… Точно строганину не будете? У меня водочка есть. Заодно усопших помянем.

Он подмигнул Филе, и тот едва не кивнул. Кивнуть было бы так легко, естественно и приятно, что Филя почти сделал это, но потом вспомнил Анну Рудольфовну, упавшую рядом с автобусом, ее распахнутый в безмолвном крике рот и олигофрена, тыкавшего сигаретой в ее лицо.

– А ты почему не остановился? Сам почему мимо проехал?

– Я? – хозяин квартиры и мандаринов пожал плечами. – Загружен был «уазик» под завязку – сникерсы там, лимонад разный, жевачка. Некуда было мне их садить. На голову себе, что ли? Даже в кабине все битком. И торопился я дико – товар надо было сбросить в улусе. В городе тут уже началось, а у меня в Нижнем Бестяхе у дружбана одного на складе целая партия обогревателей с прошлого лета. Надо было сюда их махом везти. Они в тот же вечер как пирожки разлетелись.

– А пацан?

– Что пацан? – хозяин квартиры непонимающе уставился на Филю.

– Пацан куда делся?

– Я-то откуда знаю? Не видел я никакого пацана. Может, и не было его с ними в машине.

– Был. Они втроем из города выехали.

– Точняк? Ты уверен?

– Да, – тяжело вздохнул Филя. – Уверен.

– Ну, я не знаю, братан, – сдался торговец. – Забрал кто-нибудь… Только, знаешь, чего скажу… Бумажка твоя с номерами не катит. Не найдешь ты так пацана.

– Почему?

– Потому что записывали они только тех, кто не остановился – таких, как мы с тобой. А раз мимо проехали – откуда нам знать, был там пацан или нет? Никто тебе ничего толком не скажет. Смотри – по репе еще надают.

Филя понял, что этот непотопляемый человечек прав, и ничего не ответил. Он так вдохновлен был вчера и еще сегодня утром тем, что сделает большой и важный поступок, он до такой степени поверил в свой шанс и в новый смысл, который вдруг появился у него в жизни, что теперь ему стало невыносимо горько. Филя слушал, как продолжает балагурить хозяин квартиры, отрицательно мотал головой на его предложения выпить, злился на то, что с этого торгаша все было как с гуся вода, но не мог при этом избавиться от стойкого и неприятного ощущения, что узнаёт в этом человечке самого себя. Вся эта его игривость по отношению к жизни, его словечки, легкий и даже обаятельный цинизм, его непотопляемость, а самое главное – соблазн тут же забыть обо всем, были не просто знакомы Филе. Он сознательно вырастил эти свойства в себе, потратив на их выращивание годы, однако сейчас в этой благоухающей мандаринами кухне едва сдерживал приступы отвращения.