Евгений Лукин - Педагогическая поэма второго порядка

— Я слышал, в мегафон сказали: «Несанкционированное сборище», — не отставал Савелий Павлович. — «Заповедная зона»…

— Вранье! — отрубил нехристь. — И сборище санкционированное, и зона не заповедная… Все было на высшем уровне согласовано. На уровне канцелярии Президента, куда еще выше?

— Тогда откуда полиция?

Очкастый басурман достал из-под панциря дорогие сигареты, закурил.

— Папа скомандовал, — нехотя сообщил он (Ослябя ахнул и взялся кольчужными рукавицами за побледневшие щеки). — Расуль, сученок, интригу подвел. Будто неформалы на заливном лугу власть свергать тренируются.

— А кто это — Расуль? — спросил Савелий Павлович.

— А!.. — с гримасой отвращения татарин махнул сигаретой. — Папин референт. Карьерист чертов! Лишь бы волну погнать, а против кого, неважно. Взял вот объявил ролевые игры разновидностью сатанизма — как вам это понравится? Тоталитарная, говорит, секта. А папа — он же от сохи, всему поверит…

— Папа?.. — беспомощно переспросил педагог.

Очкарик не понял, уставился.

— Н-ну… папа, — помаргивая, повторил он. — Парамон Сидорович Кирдык. Законно избранный Президент Республики Гоблино.

— Вот как?.. — пробормотал Савелий Павлович. — А откуда вы все это знаете? И кто интригу подвел, и…

Татарин усмехнулся, погасил окурок о пень.

— Позвонил в канцелярию, узнал…

— В канцелярию Президента?!

— Так я ж там работаю, — сказал татарин.

Чертог сиял. Точнее, сиял второй его этаж, где располагался актовый зал. Внизу же, в затемненном вестибюле, крутился вихрь цветных бликов и ухали динамики. Торжественная часть, слава богу, закончилась, а спиртного у выпускников, надо полагать, было припасено с избытком. Небольшими группами по двое, по трое вчерашние школяры исчезали с хитрыми физиономиями в классных комнатах. Возвращались заметно вмазавшие.

Конечно, в более развитых государствах, таких, скажем, как Баклужино или Понерополь, выпускные вечера принято проводить в кафе, а то и в ресторанах, однако Гоблино всегда считалось самым глухим уголком бывшей Сусловской державы и даже теперь, став столицей, сохранило многие черты, свойственные старому райцентру — этой колыбели человечества.

Преподаватель, ответственный за порядок на втором этаже (на первом поддерживать что-либо уже не имело смысла), прогуливался со скучающим видом по коридору, отвечая на задорные приветствия выучеников рассеянной улыбкой. Был он грузноват, весьма небрежно одет, а на затылке его просвечивала проплешина овальных очертаний.

Раскрасневшаяся девчушка в бальном платье странного, едва ли не средневекового покроя выпорхнула из дверей кабинета ботаники и, еле удержав равновесие на вычурных каблуках, уставилась на преподавателя.

— Классику ненавижу! — с вызовом объявила она. Должно быть, давно мечтала об этом мгновении.

Толстяк повернул к ней обрюзгшее устало-насмешливое лицо. Снизу в перекрытие тупо били звуковые волны, по мощи приближавшиеся к взрывным.

— Сильно ненавидишь? — уточнил он.

— Сильно!

Такое впечатление, что за каждой щекой она держала по яблоку. Зато подбородок у девушки, можно сказать, отсутствовал вовсе. Личико начиналось со щек. Высокая тонкая шея — и сразу щеки.

Преподаватель усмехнулся.

— Понимаю тебя, — соболезнующе молвил он.

Выпускница тихонько взвизгнула.

— Вы — наш… — влюбленно глядя на преподавателя, выговорила она. — А вот он — не наш. — И наманикюренный ноготок просиял перламутром в направлении тощего молодого человека в сером костюмчике, припавшего к черному окну.

Проводив взглядом гордую собой выпускницу, толстяк некоторое время изучал серую трагическую спину коллеги, затем подошел и остановился у него за плечом.

— Ну что, ветеран Куликовской битвы? Опять грустишь?

Тот обернулся, явив изможденный иконописный лик и страдальческие беспомощные глаза. До того беспомощные, что временами они даже казались близорукими. Жиденькая бородка молодого человека произрастала несколько вкось, потому что выщипывать ее в минуты задумчивости правой рукой было гораздо удобнее, чем левой.

— Что-то жгут, поганцы, — сдавленно произнес он. — Не иначе книжки. На радостях.

И впрямь, на пустыре за школьным двором вокруг скромного костерка танцевали какие-то тени.

— А с чего ты решил, что это наши? Может, бомжи какие-нибудь…