Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение

Доктор Гринберг перевела взгляд на картину, висящую на стене. Букет темно-желтых подсолнухов. Глубоко вдохнув, она неторопливо пересчитала лепестки всех соцветий, и медленно выдохнула. Простое упражнение на концентрацию, которое всегда помогает ей.

Время сейчас на её стороне. Теперь, когда она уверена, что молодых девушек убивает и насилует не доктор Ахтин, можно не спешить. Она спокойно напишет заключение по Макарову, и только потом будет смотреть фотографии, которые принес Вилентьев.

Она повернулась к монитору, нажала на кнопку и, дождавшись возвращения окна приветствия, вернулась к прерванной работе.

В полночь я возвращаюсь домой. Мертвая луна дает мало света, но мне хватит — тропа сама приведет назад. В правой руке полная корзина грибов, в голове поселилась вязкая и неприятная боль. Чтобы отвлечься от неё, я монотонно говорю слова, ставшие молитвой для меня:

Почти все жители деревни встречают меня, когда я подхожу к дому. Нет только старухи Прасковьи. Впрочем, она очень редко выходит из своего дома, особенно ночью. Когда она умрет, мы, вряд ли заметим это сразу.

Соседи втроем сидят на лавке у дома Ивана. И, как обычно, пьют самогон.

— Ну, вот, слава Богу, и он, — заметив меня, выкрикивает Лида. Она даже не понимает, что почти кричит.

— А мы думали, что ты заблудился в лесу, уже ночь, а тебя всё нет и нет, — говорит Иван, закашлявшись в конце фразы.

— Какой повод сегодня?

Поставив корзину на землю, я смотрю на пьяные лица соседей. В свете луны их лица кажутся мертвенно серыми. Движения рук заторможены. Слова громки и бессмысленны.

— Никакого повода, — качает головой Семен, — мы просто общаемся. Так сказать, интеллектуально проводим время.

— Ну, раз так, то давай, Семен, налей и мне. Интеллектуальное общение — это как раз то, что мне надо.

— Вот это дело.

Булькающий звук льющейся жидкости. И протянутый стакан.

— Ну, выпьем? — они смотрят на меня, в нетерпении сжимая свои стаканы. Им не важно, за что пить, но — они ведь не алкаши какие-то, чтобы пить ради пития. Тот, кто пришел последним, должен что-то сказать.

— За наших родителей, — говорю я, — за папу и маму. Пусть им будет хорошо на том свете.

Выдохнув, я выливаю в горло полный стакан самогона, который горячей струей обжигает пищевод и взрывается в желудке. Пары сивушных масел забивают дыхательные пути. Я не могу вдохнуть, и, закрыв глаза, зажимаю рукой рот.

— На, закуси, — Лида протягивает мне вареную картофелину. И забирает у меня стакан.

Я делаю вдох. И сразу чувствую, что взрывная волна сносит крышу. Торнадо, поднимающий вверх сознание, закручивающий в водоворот стихии, разбивающий на атомы каждую клетку мозга. Набиваю рот вареной картошкой, перебивая мерзкий вкус самогона. Появляется головокружение в голове и слабость в ногах. Расставив ноги для устойчивости, я говорю:

— Это пить нельзя. Смертельный яд, убивающий каждую клетку организма. Если я сегодня ночью умру, то виноваты будете вы.

Дружный и довольный смех моих соседей. Они думают, что я пошутил. Они уверены, что это забавно. И Семен уже снова разливает самогон по стаканам.

Нагнувшись за корзиной, я чуть не падаю. С трудом удержавшись на ногах, выпрямляюсь и иду к своему дому.

Может быть, этой ночью я смогу уснуть. Хотя бы ненадолго. Мне нужен отдых. Так я думаю, когда вхожу в дверь, за которой мыслительный процесс прекращается.

Ночью я просыпаюсь на полу в горнице. Не помню, как здесь оказался. Через порог перешагнул, и — ничего не помню. Левая рука, которая лежала под головой, затекла, и я её не чувствую. Колющая боль возвращающегося тока крови по сосудам мне даже приятна. Медленно перемещаю тело в сидячее положение, придерживая левую руку. От ощущения, что умершая рука оживает, улыбаюсь — возвращение к жизни из полета в вихре торнадо дает мне чувство радости.