Сьюзен Янг - Идентификация

Он произнес это без искренности или горячности, но ему можно верить. Джеймс ни разу меня не подводил.

Я потянулась к нему и поцеловала.

От реки донесся громкий всплеск. Мы обернулись. Я затаила дыхание – река мгновенно сгладила всякий след своим медленным течением. Джеймс рядом тоже замер, глядя на воду. И только когда Миллер с воплем разбил водную гладь, возмущаясь, что вода ледяная, мы с Джеймсом снова улеглись, с облегчением выдохнув, что он все-таки всплыл сделать вдох.

Домой я ехала с Джеймсом, прижавшись виском к окну и глядя на дорогу. Он выбрал длинную дорогу, петлявшую между ферм и холмов. Вокруг так живописно, мирно. На минуту почти можно поверить, что мы живем в красивом, безмятежном мире.

– Как считаешь, Лейси когда-нибудь к нам вернется? – спросила я.

– Да, – Джеймс включил радио и менял каналы, пока не нашел какую-то отвратительную попсу с прилипчивым мотивом. – Хочешь куда-нибудь поехать на выходные? – спросил он как ни в чем не бывало. – Может, поставим палатку на берегу?

Я покосилась на него.

– Не надо так делать, – сказала я. – Не надо менять тему.

Джеймс не повернул головы, но подбородок у него напрягся.

– Приходится.

– Я хочу поговорить об этом.

Он помолчал и заговорил снова:

– Я одолжу палатку у Миллера, у него получше. Сам он с нами ехать не хочет. Ну, оно и к лучшему – у нас будет сплошная романтика. – Он силился улыбнуться, но избегал моего взгляда.

– Мне ее не хватает, – сказала я, заплакав. Лицо больно свело.

Джеймс быстро заморгал, будто удерживая слезы.

– Я даже куплю эти отвратительные сосиски, которые ты любишь. Как они называются?

– Килбаса [4] Так в США называют полукопченую колбасу по украинскому или польскому рецепту, вроде краковской. .

– Фу. Пожарю эту килбасу на гриле, и зефир пожарим, а если будешь умницей, я захвачу шоколада и сладких крекеров.

– Не могу, – прошептала я, чувствуя себя разбитой на тысячу острых, зазубренных осколков. – Слишком больно. Не могу больше, Джеймс!

Он вздрогнул и нажал на тормоз, остановившись на обочине почти заброшенной дороги. Я уже тряслась, давясь рыданиями, когда он отстегнул ремень безопасности, сгреб меня в охапку и прижал к себе, гладя по волосам.

– Поплачь, – сказал он срывающимся голосом.

И я заплакала. Уткнувшись в его футболку, я проклинала Программу и весь мир. Я кричала на Брэйди и моих друзей, называя их трусами за то, что бросили нас. Я не понимаю, почему они разрушили нам жизнь, так ужасно распорядившись своей. Я кричала, пока слова не слились в неразборчивое бормотание, прерываемое вскриками. Словами не опишешь горечь утраты.

Минут через двадцать я тихо всхлипывала, обессилев и цепляясь за футболку Джеймса. Он ни разу не разжал объятий, ни разу не перебил. Когда я выплакалась, он поцеловал меня в макушку.

– Легче? – тихо спросил он.

Я кивнула и села прямо. Лицо опухло от слез. Джеймс стянул футболку, скомкал и принялся вытирать мне глаза и нос. Окинув меня взглядом, поправил волосы и подтер размазанную тушь. Привел меня в порядок, как всегда, а закончив, бросил футболку на заднее сиденье, уставился на руль и глубоко вздохнул. Я тоже вздохнула.

– Все будет хорошо, Слоун.

Я кивнула.

– Скажи это.

– Все будет хорошо, – повторила я, глядя на него. Джеймс улыбнулся, взял мою руку и поцеловал.

– Мы все переживем, – заверил он, глядя на дорогу. Будто убеждал не меня, а себя.

Когда машина тронулась, я со страхом взглянула в зеркало. Глаза покраснели, но не очень заметно. Нам придется поездить еще немного, пока это не пройдет. Нельзя, чтобы родители заметили, что я плакала.

– Джеймс Мерфи, – сказала я, глядя, как солнце садится за горизонт. – Я тебя безумно люблю.

– Знаю, – серьезно ответил он. – Я не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Есть только ты и я, Слоун. Только мы. И так будет всегда.

Мать стояла на крыльце, когда Джеймс остановил отцовскую машину у нашего дома. Она выдохнула, прижав ладонь к груди, будто уже считала меня мертвой, потому что я вернулась на два часа позже и не позвонила. Мне не хотелось выходить из машины и вообще разговаривать с матерью.

– Слушай, – легко начал Джеймс. – Скажи ей, что я пытался учить тебя плавать. Она оценит.

– Да? Может, лучше наплести, что ты пытался меня раздеть на заднем сиденье машины?

Он пожал плечами:

– Ну, если она настолько любопытна…

Я засмеялась и быстро поцеловала его в губы. Мне никогда не научиться плавать. Не только из-за животного страха, с которым я теперь живу, но еще и потому, что в детстве плавать учился мой брат, а я ходила на балет. И чем дальше, тем сильнее боюсь заходить в воду. Жаль, что я не училась вместе с Брэйди, – быть может, смогла бы его спасти.