Дмитрий Михайлов - Избавитель

Вася отказался от развлечений. Непозволительно получать удовольствия в то время, как другие страдают. Он ушел в себя, и к завершению школы уже ничто, что обычно любят люди, не доставляло ему особой радости: ни общение, ни вечеринки, ни кино, ни танцы, ни девушки, ни еда, ни компьютерные игры. Он не находил в них никакого смысла — всё ему казалось пустым и неинтересным. За замкнутость и отчужденность одноклассники, решив, что он просто зазнался, окрестили Василия «Божком». Как часто люди носят не свои имена…

Жизнь в его понимании была лишь чередой страданий. Он не любил её и не представлял, как люди вообще могут считать это великим даром.

Вся его радость, все его богатство заключались в мечтах, в мысленной сфере. Но даже там он не думал о привычных радостях. Он думал о Покое. В мечтах он часто уединялся в лесу, подобно Сергию Радонежскому. Там он обитал в землянке, трудился, молился и делил хлеб с медведем. Быть может, он бы умер там: замерз или погиб от лап этого медведя. Все это было неважно.

Еще были облака. Василий очень любил смотреть или представлять большие белые кучевые облака в ярком освещении. Они его привлекали тем непоколебимым покоем и медлительностью, с которыми не мог совладать даже самый могучий ветер. Вася мысленно пытался представить их истинные размеры и приходил в восторг, осознавая, что вот между этими ослепительно белоснежными гребнями — километры, а эта резко вздымающая стена наверняка выше самого высокого небоскреба. Затем он представлял себя на этом облаке и от этого приходил в еще больший восторг. Эта спокойная медлительная махина внушала ему такое умиротворение, по сравнению с которым казались мелкими все проблемы, беды и даже само время.

Он никогда не представлял Рая. Не потому, что считал себя недостойным его, а потому что не мог его представить. Странно человеческое воображение: нам легче вообразить Ад во всех его подробностях, чем нарисовать образы Рая. И даже гений Данте, описывая его, не создал картин, которые бы соблазняли читателя немедленно перенестись туда. Обычно мы представляем сады, чистое небо, прекрасных людей в белых одеждах, красивое пение, смеющихся детей… Но всех ли устроит этот рай? И были бы вы счастливы, бесцельно блуждая по этому миру неделю? Месяц? Год? ВЕЧНОСТЬ? В таких случаях авторы вынуждены добавлять: в Раю души находятся в Свете Божественной Славы и всегда чувствуют неописуемое блаженство. Вот так: будет хорошо и баста! И ведь никому не приходит в голову убеждать читателя, что если тебя будут варить в кипящей сере вечно, то тебе всегда будет очень плохо. Оттого ли это, что нам проще представить, что может причинять нам вечные страдания, чем то, что может всем нам доставлять вечное удовольствие?

По завершению школы Василий поступил в духовную семинарию. Выбор этот был хорошо продуман и совершенно естественен для него.

Во-первых, Василий был уверен, что ответы на все вопросы он может получить лишь в религии. Во-вторых, он боялся вновь потерять дар, отдалившись от веры, но не из-за любви к нему, а потому, что чувствовал свою ответственность за этот дар перед людьми и Богом. В-третьих, работа священника, по его мнению, как раз и заключалась в том, чтобы помогать нуждающимся, и в будущем ему не придется отрываться от основной профессии, чтобы выслушать больного или помолиться за погорельца.

Примерно это, а также добавив свои соображения о своем Предназначении (будь оно неладно!), Вася изложил в сочинении «Почему я хочу учиться в семинарии?» при поступлении в оное заведение.

Накануне собеседования епископ Андроник — ректор семинарии — как обычно выделил полдня для подробного и обстоятельного изучения документов абитуриентов. Первое впечатление, какое сложилось у него после прочтения сочинения Василия — молодой человек болен и очень серьёзно. Болен, пожалуй, одной из самых опасных духовных болезней — гордыней.

Епископ поморщился, но тут же вспомнил себя в молодости и устыдился. Тогда в давние советские времена, когда он еще не был епископом, а просто верующим юношей, жил в рабочем бараке рабочего района. И в этом царстве скандалов, пьянства и склок он считал себя все равно, что Лотом в Содоме. Он молился за души заблудших соседей, а сам, в глубине души, мнил себя равным апостолу Павлу. Андроник снова поморщился, но уже из-за себя, перекрестился и, тяжело вздохнув, в очередной раз взял рекомендацию приходского священника. Рекомендация вся была пропитана нескрываемым восхищением способностями парня. Пресвитер писал, что сам не верил словам, но был свидетелем многих чудес, свершаемых молитвами Василия. Так же он характеризовал рекомендуемого, как образованного, умного и чрезвычайно сострадательного молодого человека.