Валерик осторожно вошел и остановился на пороге. В доме был натуральный погром. Все вещи были разбросаны, все, что можно было испортить – испорчено. К счастью, крови – чего он больше всего опасался – видно не было. А на столе в большой комнате лежала записка, написанная коряво и безграмотно. Большей частью, она состояла из ругательств и оскорблений. Важного же в ней было немного. Да собственно, если подумать, ничего другого ожидать и не следовало. Если он хочет, чтобы мать осталась живой, он должен в одиночку приехать в заброшенный пионерлагерь "Огонек" недалеко от города. И честно сдаться. И делать все то, что ему прикажут. Что могут приказать, Валерик вполне представлял. Баритон там, в квартире, доступно все объяснил. Вот только за время безумной гонки из города сюда, домой, нервное возбуждение спало, адреналин перегорел, и мозги, наконец, заработали.
Он вернулся к машине.
– Ну что? – спросил его водила. Серьезно спросил, без ухмылочек и скрытых в голосе подначек. Вместо ответа Валерик протянул ему записку.
– Сейчас туда?
– Туда.
– Слушай, может братву подтянуть? За тебя многие впишутся.
– Не надо, – качнул головой студент. – Эти твари просто еще не знают, на что нарвались.
– Ну, как знаешь, – с сомнением покачал головой браток и тронул машину.
– Гнать не надо, – попросил его Валерик. – Сейчас не опоздаем. И еще поставь музыку. Что-нибудь спокойное.
– Без вопросов, – откликнулся водила. Он покопался в бардачке, достал оттуда флешку, воткнул ее в магнитолу, потыкал кнопки, и из динамиков негромко полилась бессмертная Лунная соната.
Возле своротки к пионерлагерю машина остановилась.
– Слушай, братан, – заявил водила, – мне тут стремно стоять. Я отъеду на пару километров в сторону города. Шеф сказал, ты на сутки просил. Так что, буду ждать тебя до завтрашнего полудня. Но имей в виду, если придешь не один, я сбегу. Мне, знаешь, еще жить охота.
– Договорились.
Валерик выбрался из "тойоты", закрыл дверь и не спеша двинулся лесом вдоль своротки.
Идти ему предстояло километра четыре. Эти места он хорошо знал. Еще в школе, когда пионерлагерь вполне нормально работал, мать покупала ему путевки и отправляла сюда на один-два месяца, так что окрестности были добросовестно исхожены вдоль и поперек.
Лагерь был в лесу. Раньше лес был слегка ухоженным, но за последние годы одичал, зарос кустарником да захламился буреломами. Он и раньше был такой, серьезный, а сейчас и вовсе превратился в матерую непролазную тайгу. Лес был вокруг лагеря, лес был внутри лагеря. Лес повалил подгнившие деревянные заборы и вплотную приблизился к шлакоблочным одноэтажным корпусам. Шустрые окрестные жители давно растащили шифер с крыш, повытащили стекла из окон, но сложенные на хороший советский бетон, а не на чью-то абстрактную совесть, здания пока еще стояли. Местами еще сохранились асфальтовые дорожки, но им явно оставалось недолго: уже во многих местах покрытие пошло трещинами, выпуская на белый свет побеги молодых сосенок.
Пройдя километра полтора, Валерик остановился. Хорошо, что абреки выбрали для своего лагеря это место. Собственно, они действовали шаблонно, и совсем не рассчитывали на такого, как он. Скорее всего, они и не предполагали, что такое возможно, иначе сидели бы в своих горах и ни за какие коврижки не полезли сюда, в лес, где он был полновластным хозяином.
Валерик опустился на землю и потянулся к могучему слою повсеместно разлитой энергии. Впитал в себя, сколько влезло, а потом через лес, через вековые стволы и молоденький подлесок, через траву, через шныряющих тут и там мелких зверьков, через невидимых в листве деревьев птиц, потянулся вперед. Туда, где ждали его враги.
Он не имел никаких претензий к горцам. То есть, к горцам вообще. В институте были разные люди. Были и с Кавказа. Нормальные ребята, не лучше и не хуже других. Но эти конкретные люди пришли к нему незваными, они причинили зло ему лично и, что было вовсе непростительно, они подняли руку на близких ему людей. Валерик не сомневался: если бы там, в квартире все прошло успешно, то на него давили бы через Иринку. А это был, скорее всего, запасной вариант, который задействовали, когда основной сорвался.
Может быть, пару месяцев назад он поступил бы как-то иначе, но сейчас, после всего пережитого, он не собирался никого прощать. Все те люди, которые сейчас находились в бывшем пионерлагере, должны будут умереть. Ну и что, что они, может, сами не убивали, не насиловали, не пытали, не похищали. Они пришли сюда именно для этого. И ни один не уйдет отсюда живым.
Читать дальше