Андрей Валентинов - Механизм Времени

И тридцать семь — не двадцать! Торвен провел ладонью по обозначившейся лысине. Да...

С Эрстедом-младшим ему довелось близко познакомиться лишь в 1810-м. До этого виделись, но мельком — Андерс забегал к старшему брату. Все изменилось, когда враг перешел границы, и король воззвал к своим верным датчанам. Начинающий юрист (экзамен на доктора юриспруденции маячил впереди) и четырнадцатилетний сирота встретились в казармах на острове Борнхольм. Учиться было некогда — ни "прусскому" шагу, ни стрельбе плутонгами, ни уставным красотам.

Месяц — и Черный полк принял крещение огнем.

Юнкер Торвен хорошо запомнил капитана Эрстеда — такого, каким он шел в первый бой. Скулы грубой, небрежной лепки, острый подбородок. Бледная, словно ледяная, кожа, тонкие губы плотно сжаты... Эрстед-младший утратил сходство с братом. Под шведскими пулями родился кто-то другой, чужой и непохожий.

Память лгала — или шутила. С Мнемозины станется. Сходство вернулось — когда в 1814-м полковник Эрстед обнимался с профессором Эрстедом, их вновь принимали за близнецов. Но Ханс Христиан отдал времени неизбежную дань, Андерс же... Он менялся, но — не старел. Сегодня, в теплый летний день Anno Domini 1832, бывший юнкер готов был поклясться, что вновь видит своего капитана, ведущего роту в бой.

Гере Торвен покосился на Ханса Длинный Нос. Поэт скромно пристроился у окна. Хорошо, что патрон-академик не изобрел "механизм" для чтения мыслей. Что бы подумал Длинный Нос о нем, о Зануде-из-Зануд? Счел бы фантазером?.. прости господи, "романтиком"?

Коллегой по цеху?

Торбен Йене Торвен мужественно пережил девятый вал стыда. Но отчего все притихли? Свечки-канделябры, перепуганный буфет — спишем на буйство фантазии. А рука? Почему она тянется к пистолету? Пистолет — в ящике стола, но пальцы липнут к нужному карману. Часто они ошибались?

Шутки кончились — в залу вошел первый гость. Черные "совиные" окуляры, восковая бледность щек. Молчаливая неприветливость — ладно, стерпим. Массивная трость в руках — посочувствуем и поймем. Но все вместе, если сложить и взвесить...

— Князь Волмонтович, господа. Мой ангел-хранитель, хорошо знакомый вам...

Вольнодумцу и деисту Торвену при встрече с князем всегда хотелось перекреститься. А сейчас — в особенности. Если и походил на кого-нибудь "ангел-хранитель", то на сбежавший из парижской витрины манекен. Натерли деревяшку воском и посыпали чудо-порошком. Только действие порошка вот-вот кончится.

— ...большой поклонник гере Андерсена.

Поэт с шумом сглотнул, попятился и ткнулся худыми лопатками в стену. Вероятно, сие означало: "Очень рад!" Перед отъездом из Дании князь одолжил у кумира новые рукописи — сделать копии и переплести. Судя по всему, Длинный Нос пуще смерти боялся, что "пан манекен" захочет сейчас поделиться впечатлениями.

Волмонтович по-военному щелкнул каблуками. Стекла окуляров подернулись дымкой. Князь вздрогнул — и застыл возле двери, словно в родную витрину попал. Лишь трость еле заметно скользнула по гладкому паркету.

Вспомнилось: мокрая зима 1814-го, разоренный, безлюдный Шлезвиг. Пушки вязнут в грязи по ступицу. Русские — слева, пруссаки — справа. "Санитары, быстр-р-р-ро! Раненого в тыл!.."

Вне сомнений, Волмонтович был ранен. Так держатся те, кто истекает кровью. Ты — не человек, ты — пробитый кувшин с дырой, наскоро заклеенной куском смолы. Не взболтнуть, не вздохнуть, не шевельнуться...

Непорядок в частях, полковник!

— Прошу, прошу... Смелее!

Кого это тут просить приходится? Манекен-Волмонтович — primo, теперь, стало быть, secundo.

Secundo пожаловало в халате. Многое видела парадная зала, разучилась удивляться. Но в этот миг треснуло Мироздание. Провалился в бездну паркет, картины выпали из рам, дымом изошли стены... Армагеддон! Одна свеча не выдержала, вспыхнула ярким пламенем.

Халат в зале? — гори все огнем!

Гере Торвен поступил по примеру древних стоиков. Не спорь с судьбой, полюби ее. Ехидная память подсказала: "Супруге должно встречать супруга в халате, предпочтительно розовом..." Адольф фон Книгге, "Об обращении с людьми" — читывали, знаем. Халат, правда, розовым не был. Ярко-красный шелк, в драконах и цаплях. К халату прилагалась меховая шапка, похожая на виденные в России ushanken, но треугольная. Лицо под мехом, от бровей до подбородка, смотрелось экзотично.

— Моя новая спутница, прошу любить и жаловать. Фрекен Пин-эр из города Пекина.

Мироздание устояло. Излишне впечатлительная свеча устыдилась и погасла. Зала с облегчением перевела дух. Люди же сделали вид, что все в порядке. Гере академик вежливо поклонился. Зануда последовал его примеру.