Андрей Валентинов - Механизм Времени

Пальцы сжались в кулак.

— Rassa do[3]! Rassa!..

Кулак молнией упал на столешницу — и замер на волос от зеленой ткани. Любопытный гоблин, выглядывавший из пыльного камина, удрал в дымоход. Слышать такое от Зануды приходилось нечасто. А уж видеть...

Кулак разжался. Торвен сложил и спрятал газету. Из нижней папки выскользнули листы белой бумаги с золотым обрезом. Перо нырнуло в массивную бронзовую чернильницу.

— Alles ist hin!

"Эварист Галуа. Умер в десять часов утра 31 мая 1832 года в Париже, в больнице Кошен."

2

Утром в доме академика Эрстеда царила тишина.

Гости и посетители приходили ближе к вечеру. Время до полудня считалось священным. Гере Эрстед работал в кабинете или лаборатории, если не отправлялся на службу, в Политехнический институт. Зато гере Торвен бессменно пребывал на посту. Место, которое он именовал "караулкой" располагалось очень удачно — на широкой лестничной площадке между первым и вторым этажами. В давние годы здесь была каморка для прислуги — тесная и неудобная, но, как выяснилось, вполне подходящая для Зануды.

Восседая на стуле с высокой "готической" спинкой, он слышал все, что происходит не только на лестнице, но и у входных дверей. Наглые визитеры, посмевшие нарушить утренний покой дома, чудом миновав привратника и проскользнув мимо его глазастого внука, Каре-Непоседы, неизменно удостаивались встречи с гере Торвеном — хмурым и решительным.

Времени как раз хватало, чтобы услышать звонок колокольчика у крыльца, встать, взять трость — и шагнуть навстречу. Пистолет довелось пустить в ход лишь однажды.

Вот снова — колокольчик...

Торвен вздернул светлые брови, прислушался к быстрым шагам.

— Ах, мой милый Андерсен,

Alles ist gut![4]

Бумага, лежавшая на столе, юркнула в папку. Гоблин в камине с завистью вздохнул. Зануды не допускают посторонних к служебным документам. Дружба дружбой... Кроме того, Торбен Йене Торвен не позволял себе прятать бумаги в присутствии гостей, считая сие крайне невежливым.

— Гере Торвен! Знаете, что мне пришло в голову?..

В дверь заглянул Длинный Нос. Подался назад, вновь появился, теперь уже in corpora. Счастливый владелец носа и сам был долговяз — не великан, а дылда. Иных сравнивают со складным метром. А случается, метр — нескладной. Худ, узкоплеч, волосы торчком...

— Обязательно расскажу гере Эрстеду! Но сначала вам, гере Торвен... Добрый день!

— Добрый день, гере Андерсен! Отчего бы вам не присесть?

Длинный Нос махнул костлявой рукой.

— Не стоит! Я... Каждое живое существо — это двигатель, настроенный на работу Вселенной. Нет созвездия или туманности, солнца или планеты, которые бы не ощущали контроля над своей судьбой. Не в расплывчатом астрологическом смысле, а в прямом и положительном смысле физики...

— Сами придумали? — поинтересовался Торвен.

— Да! Только что, у дверей. Слушайте! Во всем мире не существует объекта, наделенного жизнью — от человека, покоряющего стихии, до муравья, нашедшего соломинку, — который не колеблется в такт движению Вселенной. Единый ритм... Понимаете?

Торвен задумался, склонил голову набок. Уверенно кивнул:

— Нет!

— Ну как же? Это очень просто...

— С полной определенностью могу сообщить вам, гере Андерсен: не понимаю. Я далек не только от поэзии, но и от всякой философии. Однако вижу, что чтение статьи гере Эрстеда о перемещении по проводу электрической жидкости пошло вам на пользу.

— А говорите, не понимаете. Всегда вы так!..

Длинный Нос достал из-под мышки большую, обтянутую тканью папку.

— Статья! Отредактировал, надеюсь, удачно. Держался подальше от поэзии... и всякой философии. Убрал лишние "что" и разнообразил глаголы. Вот!

Папка легла на зеленое сукно.

— Рад за вас. Покажем гере академику — и отошлем в редакцию. Пусть некоторые, с позволения сказать, коллеги скрипят вставными челюстями по поводу "красот стиля". Научные статьи должны читаться! Что толку в мудрости, если ее никто не поймет? Я вам рассказывал про одного профессора, коего я имел счастье слушать в Университете? Ученый муж травил "красоты стиля" серной кислотой и призывал учиться у налоговых инспекторов. Они-де излагают предмет ясно и конкретно!

Торвен встал, засунул руки в карманы, сморщил нос и даже изобразил некое подобие глумливой усмешки.

— По младости лет я, грешным делом, задумывался о пользе серной кислоты для вытравливания идиотизма. Идея не прошла — всей промышленной мощи Европы не хватит для одной маленькой Дании... Ханс, вы не у полицейского пристава. Не стойте столбом, садитесь!