Сергей Снегов - Люди как боги (трилогия)

Ромеро настаивал на своем. Историограф похода и без меня опишет все важные события. Мне надо рассказать о своей жизни. Моя жизнь внезапно стала значительным историческим фактом, а кто ее лучше знает, чем я сам?

— А Охранительница на что? Обратитесь к ней, она такое насообщит, чего я и сам о себе не знаю.

— Именно, — сказал он, — вы и сами того не знаете, что она хранит в своих ячейках. Нас же интересует, что вы считаете у себя значительным, а что — пустяком. И еще одно. Охранительница — на Земле, а ваша внеземная жизнь, неизвестная Охранительнице, как раз всего интересней.

— Вы не секретарь, а диктатор, — сказал я. — Отдаете ли вы себе отчет, что в мемуарах мне придется часто упоминать вас? И мои оценки, боюсь, не всегда будут лестны…

Ответ его прозвучал двусмысленно. Временами Ромеро был для меня загадкой.

— Человеку Ромеро они, возможно, покажутся неприятными, но историограф Ромеро ухватится за них с восторгом, ибо они важны для понимания вашего отношения к людям.

В этот же день я стал диктовать воспоминания. В детстве моем не было ничего интересного, я повел рассказ с получения первых известий о галактах. Случилось так, что в эту минуту мимо моего окна пролетел Лусин на Громовержце, и я вспомнил другого дракона, поскромнее — на том драконе Лусин тоже любил кататься, — и начал с него. С тех пор прошло много лет. Я давно забыл те мемуары, ту первую книгу, как называет ее Ромеро. Я диктую сейчас вторую — наши мытарства в Персее.

Передо мною — лента с записью, рядом с ней та же запись в форме пяти изданных по-старинному книг, пять толстых томов в тяжеленных переплетах — официальный отчет Ромеро об экспедиции в Персей, там много говорится и обо мне, много больше, чем о любом другом. А если я пожелаю, вся эта бездна слез, сконцентрированных в отчете, зазвучит в моих ушах голосом Охранительницы, живыми образами засветится на экране.

Я хочу поспорить с трудом Ромеро. Я сам хочу рассказать о себе. Я не был тем властным, неколебимым, гордым, бесстрашным руководителем, каким он меня изображает. Я страдал и радовался, впадал в панику и снова брал себя в руки, временами я казался себе самому жалким и потерявшимся, но я искал, я неустанно искал правильного пути в положениях, почти безысходных, — так это было. Я буду опровергать, а не уточнять Ромеро. Я продиктую книгу не о наших просчетах и конечной победе: такую книгу уже создал Ромеро — другой не надо. Нет, я хочу рассказать о муках моего сердца, о терзаниях моей души, о крови погибших близких, мутившей мою голову… Нелегким он был, наш путь в Персее!

Доклад о том, что эскадры не готовы в дальний поход, породил на Земле тревогу. Веру и меня вызвали на заседание Большого Совета. Я пошел к Мэри попросить ее сопровождать нас на Землю. Мы с Мэри теперь не виделась неделями: я пропадал на кораблях, перебираясь с одного на другой, а Мэри нашла себе занятие в лабораториях Оры. Мне показалось, что она больна. Я знал, конечно, что на Оре, как и на Земле, болезни невозможны. Но у Мэри был такой грустный вид, так блестели глаза, а припухшие губы были такие сухие, что я встревожился.

— Ах, да ничего со мной, здорова за двоих, — сказала она нетерпеливо.

— Когда вы отлетаете?

— Может, все-таки — мы отлетаем? Зачем тебе оставаться за Оре?

— А зачем мне лететь на Землю? Тебе надо, ты и лети.

— Такая долгая разлука, Мэри…

— А здесь у нас не разлука? За последний месяц я видела тебя три раза. Если это не разлука, то я радуюсь твоему удивительному чувству близости.

— На корабле мы будем все время вместе.

— Ты и там найдешь повод оставлять меня одну. Не хочу больше уговоров, Эли!

Я молчал. Она сказала мягче:

— Кстати, я дам тебе поручение — список материалов для моей работы в лаборатории. Привези, пожалуйста, все.

Мне пришла в голову одна мысль и сгоряча показалась хорошей.

— На Вегу идет галактический курьер «Змееносец». Ты не хотела бы прогуляться туда? Экскурсия на Вегу займет месяца три, и на Ору мы вернемся почти одновременно.

Еще не кончив, я раскаялся, что начал этот разговор.

У Мэри вспыхнули щеки, грозно изогнулись брови. В гневе она хорошела. При размолвках я иногда любовался ею, вместо того чтобы успокаивать, это еще больше сердило ее.

— Ты не мог бы сказать, Эли, что я потеряла на Веге?

— На Веге ты ничего не потеряла, но многое можешь найти.

— Под находкой ты, по-видимому, подразумеваешь Фиолу?

— Поскольку ты хотела стать ее подругой…