Дмитрий Коробкин - Мастер третьего ранга

— Разделим по-братски? — подмигнул мастер, Тимофею указывая на источающего ароматную дымку гуся. — Я один не одолею.

— А? — будто опомнился полыхающий Тимофей. — Не откажусь, — улыбнулся он и снова, вскользь окинул взглядом ладную девушку.

Еще, когда она расставляла заказанное блюдо на столик, Иван заметил, как она украдкой постреливала глазками в Тимофея. В то же время, страшилась встретиться с ним взглядом, а ее холодная энергетика заалела и начинала бурлить. И думал он, что ей богу как дети. Сменяются времена, эпохи, эры, гибнут цивилизации и на их прогнивших останках появляются новые ростки, а человеческое поведение, мимика и ужимки не меняются.

Доводилось ему от скуки читать древние романы, на чудом сохранившихся носителях, переживших и катастрофу, и все перемалывающий своим движением ледник. Все те же охи — вздохи. Трепет ресниц. Румянец на щеках, и взгляды украдкой, будто невзначай. Все так же, как и сотни лет назад. Правда, говорил один старый ментор в Обители, что было время, которое он назвал «Новый Рим». А точнее, это был двадцать первый век, когда вопреки прогрессу, который должен был вознести общество на новый духовный уровень, человечество обленилось, оскотинилось, чуть не схватилось опять за палки и не влезло обратно на деревья.

Люди тогда утратили всякую мораль, духовность и веру. Сношались друг с другом будто дикие животные без разбора. Копировали друг друга, обезличивая и лишая себя индивидуальности. Поклонялись лживым и продажным идеалам. Продавали тело и душу за бесполезные мелочи, преклонялись пред бессмысленными вещами, от которых не было проку, но ценились они выше, чем собственное достоинство, о котором в ту пору забыли напрочь. Как забыли об уважении, чести, совести, сострадании и милосердии.

Ширилась и поедала эта гангрена души молодежи, а через них переходила и на старшее поколение, и загнило общество, отупело. С большим трудом, потом, а иногда и кровью, преодолело человечество те темные времена и выбралось, наконец, в космос. Но снова пошла черная полоса.

Так изранили, истощили и загадили люди свою родную планету, соблазнившись новыми мирами, что теперь имеем, что имеем. А по сути, имеем мы новую эру. Не поразила бы снова чума бездуховности выбирающееся из грязи, страха и расцвета каннибализма человечество. Не сменился бы румянец и блеск влюбленных глаз, отупелым, бессмысленным взглядом и искусственными, бездушными масками вместо лиц. Не дай Бог, не дай Мать Сыра Земля.

— Эй, Иван, — позвал уплетающий гусиную ножку Тимофей. — Ты где витаешь? Гусь стынет. На диво вкусный он сегодня. И пиво вкусней. Недаром говорят, что на халяву и уксус сладкий.

— Ты ешь, не обращай внимания. Бывает у меня такое. Задумаюсь, ни с того ни с сего, да хрясть, и мордой об землю. Думаешь, чего у меня физиономия такая битая вся, — улыбнулся Иван, и отломал жирную ножку от гуся.

— А, это бывает. Вон у нас один так тоже все ходил, лбом столбы считал. Над ним все потешались, чудной мол, дурень. — Тимофей вдруг задумался, облизать пальцы, или вытереть салфеткой, но решил не корчить интеллигента и все же облизал.

— А потом?

— А потом, он придумал водные генераторы. Верней не придумал, а воспроизвел старые технологии, электрифицировал поселок, потом при содействии меценатов и гильдии технократов разработал и построил завод. Вот тебе и дурень. Не зря, видать, я его в детстве деревянной лошадкой по темечку колотил, — заулыбался Тимофей. — Теперь уважаемый человек. Изобретатель.

— А лошадка та сохранилась?

— А что?

— Да мне бы разок — другой, тоже по темечку, — засмеялся Иван.

— Увы и ах, но нет, — развел руками Тимофей. — Как сквозь землю. Сам теперь ногти грызу от обиды.

Так они за разговором прикончили гуся, и пару кружек пива. Тимофей вдруг расщедрился и через сорок минут, снежная королева подавала на стол тушеного аспида, сыр, вино и фрукты. Получив по серебрушке чаевых от Ивана и Тимофея она, продолжая уклоняться от хамья, отправилась в направлении кухни.

Закончилось пиво, за ним вино и аспид, что оказался отменно приготовленным, закончился тоже. Захмелевший Иван, исподтишка выуживал у нового знакомого, который захмелел куда сильней его самого, информацию о самоубийцах и сошедших с ума бедолагах, когда в зале началась возня, и корчмарь стал прикрикивать на посетителей.

Один из перебравших мужиков, схватил подавальщицу за платье и под дружный гогот сотоварищей пытался усадить себе на колени.