Дмитрий Коробкин - Мастер третьего ранга

— Владычица, а как же Полынь? — с надеждой воззрилась на нее лесавка.

— Теперь у нее иной путь, и даже я не в силах изменить ее судьбу.

Крапивка в ответ лишь поклонилась и исчезла. Следующая, молодая, босоногая лесавка в легком, расшитом бисером белом платье, брезгливо обошла потемневшую, загустевшую лужу вытекшую из — под изувеченного трупа и встала рядом с Тарой. Она задумчиво взглянула на бесчувственную Настю.

— Может оставим ее такой? — со вздохом произнесла она.

— Мама, как можно? Она твоя дочь, — недовольно возразила Тара. — Мы не должны так поступать.

— Мне ты можешь не рассказывать, что мы должны. Я отсюда чувствую разбитое сердце и горе того несчастного парня…

— Перестань, мне не легче, — закрыла глаза и отвернулась Богиня. — Я знала из мыслей людей, как это тяжело, но не догадывалась что это так больно. Мама! — вдруг разревелась будто обычная девчонка и бросилась на плечо матери Тара. — Он мне нужен!

Лесавки глядя на происходящее стушевались, отступили задержав дыхание, переглянулись и со с трудом скрываемыми улыбками стали одна за другой исчезать.

— Он смертный — ты Богиня, — успокаивала мать, поглаживая по голове рыдающую в плечо Богиню. — Ни чего хорошего из этого не вышло бы. У него другая судьба, — она отстранила от себя дочь, вытерла с ее побледневших щек слезы, и прикоснулась к ее животу, — Подожди немного, всю нерастраченную любовь к отцу ты отдашь ему.

— Ей, — поправила и улыбнулась сквозь слезы Тара.

— Тем лучше, — улыбнулась в ответ мать. — Давай уже закончим дело, иначе это проклятое место заберет все мои силы, — она подошла к креслу и погладила по голове Настю, — Вся в отца. Такая же устремленная и не видящая пред собой преград. Надеюсь мы хорошенько ее проучили. Со всеми силами мира Богиней ей не стать. — Лесавка склонилась и поцеловала Настю в бледную щеку. — Дуреха ты моя бедная. Глупышка.

— Как поступим? — утирая остатки слез спросила Тара.

— Думаю, Настенька усвоила урок. Исцелим, приведем в чувства и отпустим.

— А если не усвоила?

— Тогда мы уже ничем ей не сможем помочь.

Прислонившись плечом к колонне поддерживавшей внушающий козырек над входом в ратушу, Юра устало наблюдал за тем, как в спешке мимо снуют напряженные гвардейцы. Прибывшее подкрепление было как нельзя кстати. Теперь они спешно грузили в мотовозы барахло: свое, которое успели перенести, и предыдущей, группы Хмыка.

Он всего пять минут назад привел обратно небольшой отряд, который ходил за остатками антирадиационных препаратов в недра, комплекса, теперь уже мертвой установки. Парень еле стоял на ногах от усталости, но отдыха ждать не приходилось. Впереди было скоротечное бегство из этих отравленных земель.

— Полынь, — недовольно окликнул Юра притаившуюся невидимой лесавку. — Я тебе что сказал? Проваливай, сгинь, уйди, исчезни! Денься куда угодно, но чтобы я тебя больше никогда не видел!

Она стала видимой. Пряча мокрые от слез глаза, она вместо того, чтобы последовать приказу, сутулясь, медленно приблизилась к нему.

— Я не могу, — с дрожью в голосе произнесла она.

Со злым видом, Юра схватил ее за локоток и дернул за колонну, с глаз, мечущихся бойцов.

— Я больше повторять не буду, — прижал он ее лопатками к потрескавшейся колонне. — Или ты уйдешь, или я тебя пристрелю. — Он расстегнул кобуру и достал пистолет.

— Я не уйду, — всхлипнула Полынь.

— Не выводи меня из себя, — зашипел Юра, приставив дуло пистолета к ее подбородку.

— Я не уйду, — зажмурилась она.

— Уйди, прошу, — взвел он курок.

— Убей меня. Освободи, но прошу, не мучай. Я не могу уйти. Я теперь навсегда твоя.

— Ты взбесить меня решила? — зарычал парень, схватив ее свободной рукой за горло. — Тут одна уже была, моя навеки. Я, вам тварям, теперь ни одной не поверю. Слышишь! Тебе не разжалобить меня!

— Тогда закончи все здесь и сейчас, — Полынь перевела его руку с пистолетом к своему лбу. — Это просто. Раз и все.

Слезы из зажмуренных глаз лесавки, лились рекой Юре на руку и устремлялись в рукав. Ее дурманящий запах злил, но еще больше злило то, что он чувствовал и раньше. Его к ней тянуло. Теперь, когда наваждение Осинки исчезло, он стал чувствовать это в полной мере.

Рука с пистолетом дрожала, а сердце ныло от того как он сейчас поступал. Он вел себя с ней как последняя тварь. Унижая и причиняя боль, пытался отыграться за ту рану, которую ему нанесла Осинка.

— Подари мне смерть, — шептала Полынь.