Василий Криптонов - Летящие к Солнцу 1. Вопрос веры

– Неужели ты думаешь, от меня что-то зависит? – горько спросила Вероника. – Думаешь, откажись я, папа улыбнется и скажет: «Bueno fortuna»? – Она покачала головой. – Нас очень по-разному воспитали. Я в ситуации между силой и смертью выбираю силу. А ты между жизнью и смертью выбираешь петрушку и реактивный самолет. Только я-то беспокоилась о тебе, делая выбор. А ты? Думал ли обо мне, когда творил все это? Не отвечай. Знаю, что нет. Думал лишь о том, что знаешь, как мне лучше.

– Простите, – сказал я, уныло глядя на черный экран. – Я не должен бы вмешиваться, но разве ты, Вероника, поступала не так же? Решила, что ему будет лучше потерять сестру…

– Ты ведь могла сначала родить мне племянников! – горячо подхватил Джеронимо. – Это и для дома было бы прекрасно. Ведь финал мутации гена предвидится только через два поколения!

– Наверное, вам нужно было просто сесть и от души поговорить, – продолжал я.

– А если Рикардо прав, и между нами нет кровного родства? – не унимался Джеронимо. – Я мог бы стать отцом своих племянников!

– В любом случае, – говорил я, закрыв в ужасе глаза, – Джеронимо дал тебе возможность выбирать. Так отчего бы не воспользоваться ею? Я тебя знаю всего ничего, но даже мне было бы грустно услышать, что ты положила жизнь без остатка на алтарь процветания дома.

– Вот! – Джеронимо поднял палец. – Слушай его! Он говорит мудро!

– Нет, Джеронимо, – сказала Вероника, на которую наши речи не произвели ни малейшего впечатления. – Он просто пытается заговорить нам зубы и отвлечь от очевидного. Что, Николас, мы опять падаем?

Джеронимо резко повернулся к монитору, потом заглянул в прицел и застонал:

– Черт побери, Николас, ты угодил в зыбучие снега!

– Мы угодили, – уточнил я. – И что еще за «зыбучие снега»?

– А что, не видно?

Было, конечно, не видно, но я понял, что задал глупый вопрос. Коли уж транспортер медленно и уныло ползет вниз сквозь снежную толщу по какой-то нескончаемой шахте, то вопрос о зыбучих снегах даже не стоит.

Вероника подошла к нам. На лице у нее блуждала безумная улыбка матушки Мидоус, застывшей с тазом кипящей патоки над братцем Кроликом.

– Словами не передать, как я рада, что связалась с вами, ребята! – сказала она. – И эта возможность выбора… Вы не подумайте, я правда ценю!

Джеронимо принял услышанное за чистую монету, обнял сестру, ткнувшись головой ей в живот. Видит бог, я мог бы поступить так же, и это было бы чертовски мило и романтично. Только в любой, даже самой страшной ситуации должен быть герой, который сделает не то, что хочется, а то, что нужно – пусть даже ценой жизни друзей.

Я пристегнул ремень как раз вовремя – шахта закончилась, и мы полетели куда свободнее.

Будучи тонко-бесчувственной натурой, я всегда очень много читал. Помнится, однажды меня поразил Маркес, начавший свои «Сто лет одиночества» как-то так: «Много лет спустя, перед самым расстрелом, полковник Аурелиано Буэндия припомнит тот далекий день, когда…» Ну и так далее. О, это немедленно возникающее ощущение бренности существования! Величия! Интриги и безысходности! Хотел бы я так же начать если не книгу, так хоть одну из глав своей жизни. Впрочем, отчего бы и нет?

Когда много дней спустя я стоял посреди покинутой базы перед армией Фантома во главе с ним самим и подбрасывал на ладони колбу с тремя граммами антиматерии, глядя на приближающуюся ракету с ядерной боеголовкой, я вспоминал, как грустно и потеряно улыбалась Вероника в бронетранспортере, падающем со снежных небес на каменный пол, как обнимала она брата, который только что послужил причиной смерти ее друзей, но изъявил желание зачать ей ребенка. Это было лишь одно из воспоминаний, пронесшихся в голове за миг до того как все в радиусе сотни километров превратилось в одно большое ничто. Вряд ли здесь можно усмотреть трогательную романтику, потому что я вспоминал и виселицу, и Джеронимо с шарманкой, и умирающего Рикардо, и обворожительную, хотя и недалекую принцессу Жозефину…

А еще многие писатели делают так:

Педро Амарильо, один из жителей Нового Красноярска, прогуливался в свете газовых фонарей по платформе, свободной от триффидов. Педро оправдывал свое существование тем, что писал революционные стихи в местные газеты. Но сейчас ему не хотелось в очередной раз повторять набившие оскомину слова. Сейчас Педро хотел сочинить прекраснейшую любовную поэму, которая, будто солнце, вернувшееся, наконец, в мрачный мир, должна будет растопить лед в сердце неприступной красавицы.