Василий Криптонов - Летящие к Солнцу 1. Вопрос веры

Отец рассказывал, что это за чувство. Как будто машина становится твоим телом. Ты знаешь, на что она способна, чувствуешь каждое движение, видишь на триста шестьдесят градусов и даже больше – сверху, снизу.

Итак, я – самолет, потерпевший крушение. Мне холодно и грустно, вокруг снег и тьма. Но вот мой мотор оживает… Я загудел для достоверности и задрожал, якобы ощутив вибрацию. Ладонь опустилась на рычаг. Я добавил оборотов, и воображаемый самолет, загудев сильнее, покатился по твердому насту, наращивая скорость. Воображаемый спидометр показал триста миль в час. Пора! Я потянул штурвал и вместе с ним опрокинулся на спинку сиденья. Открыл глаза.

Разумеется, самолет стоит, как стоял. Но что-то изменилось. Ах, да! Стало тихо. Я обернулся, опасаясь, что брат и сестра поубивали друг друга, и вскрикнул. Оба молча стояли рядом и смотрели на меня.

Вероника протянула руку и пощупала мне лоб. Пожала плечами.

– Ты наигрался? – ласково спросил Джеронимо. – Тогда надевай комбез – и пошли.

– Куда? – повернулась к нему Вероника, видимо, продолжая прерванный спор. – Что там дальше у тебя в планах? Угробить нас на холоде? Мы никуда не пойдем, а будем сидеть здесь и ждать, пока не приедут из дома.

– Позволь напомнить, – мерзко усмехнулся Джеронимо, сейчас вправду напоминающий дьявола, – что летели мы в восточном направлении, а твои друзья перевели стрелки на запад.

– Но ведь самолет сейчас должен передавать сигнал SOS, или я чего-то не понимаю?

– Этот самолет, – заговорил Джеронимо с гордостью инженера, представляющего новую разработку, – ничего не передает. На нем попросту нет передатчика. Вообще. Никакого.

В ответ на умоляющий взгляд Вероники мне пришлось кивнуть.

– Похоже на то. Но есть проблема и похуже: аккумуляторы скоро сядут. Мы останемся без тепла, без еды и, что самое скверное, без воздуха.

– Кстати, да! – спохватился Джеронимо.

Он вынул из кармана рюкзака шнур, один его конец воткнул в разъем на панели, а другой – в смартфон.

– Надо подкормить, – пояснил он. – И – нет, не надейтесь. Я выпаял из смарта все модули связи, кроме Bluetooth.

Я бросил штурвал под ноги и прикрыл глаза. Хотел было страдальчески застонать, но вполне удовлетворился стоном Вероники. Как ни мерзко признавать, но угроза Джеронимо работала: мы действительно объединялись на почве желания свернуть ему шею.

– Не понимаю, чего вы так завелись? – продолжал беззаботно трещать Джеронимо. – Дон Толедано обитает в двух шагах отсюда. Зайдем в гости, представимся…

– Угоним самолет, – подхватила Вероника.

– Я полагаю, он сам даст нам самолет, когда узнает, зачем он нам нужен.

Я открыл глаза, посмотрел на Джеронимо.

– Что? – Он развел руками. – Мне четырнадцать, я все еще верю в людей. Не отбирайте у меня этого, злобные, безжалостные взрослые!

… Ну а что нам еще оставалось? Я натянул комбинезон прямо на свою одежду, Вероника, ругаясь по-испански, отправилась переодеваться в туалет, и, когда дверь за ней закрылась, Джеронимо, понизив голос, сказал:

– Мне нужно кое в чем признаться, Ник.

– Николас.

– Это касается петрушки.

Я поглядел на росточек, который, кажется, стал выше за последние сутки.

– На самом деле я вовсе не хочу есть петрушку. Просто кроме нее ничего не осталось.

Я перевел взгляд на Джеронимо.

– Ну и зачем ты мне это сказал?

– Просто хочу быть честным с тобой. Для меня это важно.

Ровно в двенадцать часов сорок семь минут и четырнадцать секунд мы, позавтракав синтезированной яичницей и синтезированными бутербродами, покинули остывающую тушу самолета. Три белые фигуры со стороны, должно быть, напоминали призраков. Шарманку Джеронимо спрятал в рюкзак, который повесил спереди, потому что на спине каждый из нас тащил портативный синтезатор воздуха с резервным баллоном.

Я включил фонарик. Луч света скользнул по сероватому снегу. Пробежал несколько метров и растворился во тьме. Я сглотнул, наивно полагая капелькой слюны пропихнуть здоровенный застрявший в горле ком. Получилось – в желудок плюхнулась глыба льда. Несмотря на всю одежду, на маску, закрывающую все лицо, на перчатки и капюшон, я чувствовал холод.

Занятно. Раньше считалось, что «холод» – это так, ничего серьезного, а вот «мороз» – это уже повод поежиться. Но герои романов то и дело «холодели» от ужаса или чувствовали «мертвенный холод». А дети с восторгом ждали Деда Мороза, Пушкин превозносил мороз и солнце, соединив этот оксюморон под грифом «день чудесный».