– Мессер?
– Он самый. Так вот, Мессер нашёл эту штуку в подвале Порченого – шарил там в поисках чего-нибудь ценного, и вот, надыбал.
– И Чекист просто так тебе его отдал? – Егор недоверчиво покачал головой. – Вещь-то, по всему видать, ценная. Отнёс бы на Речвокзал, тому же Кубику-Рубику…
– Я и сам удивился. Это, как я понял, не его инициатива. Есть у них там такой Яцек-Обрез…
– Это поляк-то? Он ещё на Ховрино на тебя как-то странно косился.
– Во-во, косился, я как раз об этом. Он, как узнал, что Мессер нарыл эту штуковину – сразу стал убеждать Чекиста от неё избавиться. «Не знаю, говорит, что это за хрень, но печёнкой чую – нечисто дело! Отдай вон, от греха, Бичу, целее будем.»
– Так и сказал?
– Так и сказал. Хорошая у этого пшека печёнка, чувствительная.
Яков Израилевич решительно завладел стержнем.
– А для чего оно служит – этот ваш Чекист заодно не объяснил?
– Не… – егерь помотал головой. – Откуда ему?… Но я и сам знаю: с его помощью Порченый вживлял в своих зомби этот, как ты его называл… целий, да?
– Некромицелий?
– Точно. Сведения надёжные, получены от его холуйка, Блудояра. Перед судом я его слегка тряхнул, он и раскололся.
– А мне почему сразу не сказал? – Егор с укором посмотрел на напарника.
– Потому что перпендикуляр. Меньше знаешь – крепче спишь, слыхал такую поговорку? Сдаётся мне, прав Яцек-Обрез: непростая эта палочка, ох, непростая. Он ведь мне так и сказал: «вы, егеря, всё про Лес знаете – вот и разберитесь, что к чему, а мы люди маленькие…»
– А ты?
– А что – я? Я, как и ты, в первый раз такое вижу. Но – взял, разумеется. «Партизаны» – ребята простые. Решат на всякий случай отделаться от этой палочки – и скинут первому попавшемуся челноку за горсть желудей, ищи её потом, свищи. А то и просто утопят в болоте, с них станется.
– Нельзя ли немного помолчать? – сварливо осведомился Шапиро.
– Сосредоточиться же невозможно!
Он покопался в столе и извлёк оттуда большую старомодную лупу в латунной оправе.
– Ну-ка, ну-ка… очень, очень интересно!..
– Что там? – жадно спросил егерь.
– Действительно, похоже на окаменевшую грибницу. Поры отчётливо просматриваются… Я только одного не пойму: зачем ты мне-то его принёс?
Егерь поморщился.
– Яша, не разочаровывай меня! Кто у нас единственный и неповторимый специалист по этому гадскому целию?
– По некромицелию? Ну, предположим, я.
– Ты и есть, без всяких «предположим». А раз так, тебе и карты в руки – поковыряйся, разберись, какая от него может быть польза человечеству. Поковыряешься ведь?
– Ладно, поглядим…
Шапиро открыл сейф и положил загадочный предмет на полку рядом с бутылью медицинского спирта, связкой ключей и плоской, измазанной фиолетовой краской, коробочкой с казённым штампом.
– Яша?..
– Ну, что ещё?
– Не сюда, а в свой секретный бункер. Запри на три замка и никому – слышишь, никому! – не рассказывай.
Скрипнула, растворяясь, дверь. По лабораторному кафелю простучали твёрдые, как голландские деревянные сабо, подошвы.
– Ф-фух, готово. – Гоша провёл ладонью по лбу, стирая воображаемый пот. – Раздел, уложил, пусть отсыпается, сердешный. Графинчик, опять же, оставил на тумбочке – здоровье с утречка поправить. Кстати…
Он заозирался по сторонам.
– Где его стакан? Полезет опохмеляться, не найдёт – сделается буен.
Шапиро позвенел стеклом в выдвижном ящике.
– Вот, держи, случайно убрал…
Гоша принял легендарную тару, дунул внутрь и хозяйственно упрятал в зелёные складки бороды.
Кстати, Гоша… – вспомнил Егор. – Вам не случалось слышать о Лешачо… от лешаке-ребёнке? Маленький такой и, почему-то, не разговаривает. Мы его встретили в Грачёвке – ходит со стаей собак.
– Как же, знаю! – оживился лешак. – Он до Зелёного прилива жил в интернате для детей с ДЦП – родители, понимаешь, от него в роддоме отказались. Что с ним дальше было – только Лесу известно, а потом… короче, не вырос он, так и остался, как был, двенадцатилетним. Да вы и сами видели.
– Видели. Значит, на самом деле ему больше сорока?
– А может, и того больше. Или меньше. В Лесу, знаешь ли, время – оно по разному идёт.
– Лиска ещё говорила – он, вроде бы, владеет телепатией. И собак своих обучил.
– Ну, не знаю… – Гоша скрипнул трещинами коры на лбу, что, вероятно, должно было означать недоумение. Что-то такое наши говорили. Может, это Лес его одарил? За муки, скажем… хлебнул ведь парнишка. Или ДЦП его так изменилось?
Читать дальше