Элона Демидова - Прощай Берлин

— Я карате занимался, пусть лучше он бережется…

Мы остались с Мишаней, и несколько минут избегали встречаться взглядами.

— Клаус назвал Жан-Клода нашим рабом и черномазой скотиной, если перевести с немецкого… — произнес он.

Таким образом, ты хочешь мне намекнуть, что я предложила правильную кандидатуру для опытов?

— Ну… Жан-Клод очень разозлился…

— Да ладно. Я его сто лет знаю, он на такие вещи внимания вообще не обращает.

— Раньше может, и не обращал, а здесь, знаешь, нервы у всех завинчены. Эх, да что говорить!.. Ну, замнем… А что, правда, Паша сказал, то вы с ним каким-то секретным образом переписывались?

— Ничего особенно секретного. У нас был общий почтовый ящик на майл. ру, и всю переписку мы оставляли в папке черновики, чтобы исключить момент перехвата сообщений.

— И кого же вы так стремались?

— Самое смешное, Мишань, что в точности мы и сами не знали кого. То есть, эти люди, слава Богу, на нас не вышли. Разве что у посольства мы могли с ними встретиться…

— Это шутка такая? Боимся того, не знаем кого! Не круто.

— Ах, тебе не круто? А то, что лаборатория в Перми была как сверхсекретный объект оформлена? А пропускная система, забор глухой, колючка, охрана с собаками на территории, камеры везде понатыканы. И это в центре города. Нормально? Не говоря уже о том, сколько вся эта упаковка могла в деньгах стоить… Машина, в которой перевозили вакцину, знаешь, что это за машина была? Бронированный автобусик, для инкассаторских денег. А знаешь куда ее возили? На частный аэродром, где ее забирал частный самолетик. Как тебе? Прикинь, кто мог это под себя подгрести?? — я даже поежилась, вспомнив свою оторопь, когда узнала о внезапной смерти изобретательницы вакцины — Агнессы Максимовны. Абсолютно здоровая, несмотря на возраст, (естественно, ведь себе-то она колола вакцину, как минимум два-три раза в год), активная, как могла она умереть от смешного воспаления легких? Вот если бы дорожно-транспортное инсценировали… И то, правдоподобней. Хотя, кто там пекся о правдоподобии. Убили, да и закопали. Хорошо, что на кладбище.

— Фигасе! Что, неужели ФСБ? — Мишанин рот непроизвольно раскрылся.

— Да что ж ты думаешь, кроме них больше некому, что ли? А вояки? А служба президента? А любой олигарх, если уж на то пошло!.. Сам знаешь, эту бородатую банальность: все, чего нельзя купить за деньги, можно купить за большие деньги.

— А она правда так помогает? Ну, Паша сказал, что прям с того света вытаскивает, в буквальном смысле.

— Да. Могу гарантировать. Сама была свидетельницей настоящего чуда.

И что, мы ее всем тут давать будем?

И не только тут. Везде и всем, кому только сможем. Ты понимаешь, дурья твоя башка, что это единственный шанс выжить для человечества, вернее, для его остатков…

А нам самим-то хватит?

Господи, да мы ж планировали клинику открывать. В сундуке агара на десять тысяч доз. Хватит тебе?

О, что ж ты раньше не сказала, прям от сердца отлегло. Так, можно сказать, повезло нам?

Скоро увидим. Как там Клаус отреагирует…

Клаус отреагировал нормально. На пол градуса поднялась температура, но на другой день была в норме, гиперемия на месте укола держалась два дня.

На восьмой день нашей подземной жизни стало ясно: Господь в очередной раз явил нам свое милосердие. У нас была вакцина и мы получили реальный шанс выжить. Именно этими словами Павел завершил маленький доклад для жителей бункера.

Лицо Клауса имеет жуткий желто-синий оттенок, и я стараюсь на него не смотреть. Это первая смерть в нашем подземелье. Через две недели после бескровного переворота, когда мне казалось, что все уже утряслось, наш спаситель повесился.

— Жаль, не желал ему зла, но с другой стороны, вполне предсказуемая реакция, — прокомментировал Павел, не отрываясь от микроскопа. — Негибкость психики. Не смог пережить потерю власти. Да. Печально. Он мог бы оказаться еще очень полезным… Но прости, Катрин, на похороны я не пойду.

— О мертвых или ничего, или хорошее. Пусть земля ему пухом… — хрипит Глеб. — Знаешь, правда работы много…

И вот, представляя «русскую коалицию», я стою рядом с Жан-Клодом у торца стола, на котором лежит то, что еще вчера было Клаусом. Через некоторое время его положат в морозильную камеру и он останется там до того часа, когда мы отважимся выйти на поверхность, чтобы похоронить его как следует. «Когда же это случится? Не исключено, что он пробудет в холодильнике до Судного Дня…» Сколько раз я читала красочные описания переживаний при виде смерти. Все не то… Я очень ясно понимаю, что это мертвое тело лишь первое звено в цепочке, где мне тоже предстоит занять какое-то место, и что же я чувствую? Ничего.