Колин Уилсон - Мир пауков. Башня и Дельта

В глазах Доггинза в очередной раз мелькнуло изумление.

— Ну? — коротко осведомился Найл.

— Перестало! Что ты такое сделал?

— Это не я, это ты: срезал куст. Доггинз пристально оглядел растение.

— И что изменилось?

— Сам не знаю, — ответил Найл, покачав головой. — Одно можно сказать: этим штуковинам каким-то образом удается проникать к нам в сознание; примерно также, как тому ящеру. А потом навевать всякое, чего на самом деле нет.

Видно было, что Доггинзу довольно сложно усвоить слова Найла. Но сугубо практичный ум не готов к осмыслению «того, чего нет», для него это сущий вздор.

— Почему ты велел срезать именно тот куст?

— Все равно какой. Они, как пауки: гибнет один, а чувствуют все.

Тут до него дошло, что аромата цветов больше вроде бы не ощущается. Наклонившись, он понюхал одно из оранжевых соцветий: и правда — запаха нет.

— Видишь? Даже запах был не настоящий. Он сидел у нас в голове.

Это ввергло в растерянность. Надо же, оказывается, человека так легко можно разыграть… Незыблемый мир вокруг поневоле становился коварным и обманчивым. Вместе с тем, когда шли лесом, Найл чувствовал в душе необычный подъем, будто вдыхал полной грудью прохладный воздух — душа как бы освободилась от тяжкого бремени.

— Голос твоего брата тоже был наваждением?

— Скорее всего. — Трудно смириться, но логика подсказывала, что это именно так.

— Зачем это все?

Найл на ходу пожал плечами.

— Наверное, Дельта пыталась нас заставить вернуться.

— Но почему?

Найл не ответил: одолевали очередной спуск. Откос был так крут, что идти приходилось медленно, кренясь спиной назад, чтобы не унесло вниз. Деревья и кусты росли здесь еще реже. А там совершенно неожиданно миновали линию деревьев и оказались за пределами леса. А над верхушками деревьев — расстояние не более мили — виднелась вершина большого округлого холма.

Найл взглянул на него, словно впервые. У холма были определенно округлые контуры, и на таком расстоянии различалось, что выступ на его верхушке — не башня и не обрубок дерева. У основания он был чуть не вдвое шире, чем у верхушки, и напоминал чем-то обломанный черенок. Сам же холм можно было сравнить с невиданной по размерам луковицей, неправильно воткнутой в землю нерадивым садовником. А почти вертикальный скос на северном склоне холма походил на лоб, так что вырост смотрелся этакой до нелепости маленькой шляпкой. Теперь ясно, отчего холм производит такое безмолвно гнетущее впечатление: он похож на живое существо. Едва увидев его, Найл без тени сомнения осознал: это и есть предмет их поиска. Неизъяснимая вибрация не сочилась более из земли — чувствовалось, что она пульсирует в воздухе, даром что тот абсолютно спокоен.

Ощущение довольно любопытное: возбуждение и вместе с тем неуютство. Возбуждала одна лишь мощь вибрации; похоже, такой же безучастной ко всему и необузданной, как шторм на море. Раздражало то, что сила была откровенно, разнузданно открыта, все равно что несносно громкая музыка.

Оглянувшись на Доггинза, Найл оторопел: вид такой, будто тот унюхал вдруг что-нибудь пакостное.

— Что это, по-твоему?

— Что-то… нехорошее, — выговорил Доггинз с несвойственной для него нерешительностью. — Тебе не кажется? Найла начало полонить подозрение.

— Ты что о нем думаешь?

Доггинз открыл было рот, собираясь сказать, но, видимо, не нашел слов, поэтому лишь пожал плечами и указал на холм-луковицу.

— Вот что мы ищем, — поглядел на Найла. — А?

— Возможно.

Губы Доггинза растянулись в зловещей улыбке. Он поднял жнец и сдвинул предохранитель на максимальную отметку.

— Сойдет, даже на таком расстоянии.

— Постой, — быстро сказал Найл.

— Чего еще?

— Это может выйти нам боком. Помнишь, как ты пальнул в ту лужу?

Доггинз опустил оружие. Ясно, что подействовали на него не слова, а вовремя повернутый медальон, но все равнр Найл испытал невероятное облегчение.

Они отправились дальше вниз по склону. Грунт был гладким и темным, будто лава, поверхность изборождена тысячами проточенных дождем канальцев.

Стоящий впереди лес был совершенно не похож по виду на тот, что остался за спиной. Древесные стволы такие кривые и изогнутые, что было неясно, вертикально ли вообще растут деревья, а держались они так тесно, что торчащие наружу корни были меж собой перепутаны, словно мотки проволоки. Таким образом, листва и ветви — и те, и другие бледно-зеленого цвета — образовывали непроходимый заслон, растянувшийся в обоих направлениях на несколько миль.