Колин Уилсон: Мир пауков. Башня и Дельта

Симеон покосился на Найла с легкой усмешкой.

— Тогда лучше ли им было оставаться под властью пауков?

— Нет. Как бы ни были люди глупы, им все равно нужна свобода. Только свобода поможет изжить глупость. Они учатся через испытания и ошибки. И ошибок не надо ни бояться, ни запрещать. Надо, чтобы люди думали своей головой и находили выход из положения. Думаешь, им в самом деле лучше быть паучьими рабами? — Симеон временами специально напрашивался на спор.

— Нет. Но ты же сам сказал, что устал смотреть, как люди при твоем появлении бьются лбом о мостовую.

— Да, и это страннейшая человеческая черта. Люди больше всего на свете ратуют за свободу, но стоит ей забрезжить, как сразу пытаются всучить ее какому-нибудь вождю. Всегда ищут кого-то, кому бить поклоны.

— Найл за прошедшие недели не раз над этим задумывался. — Это потому, что каждый человек хочет жить какой-то целью. А поскольку видимого ориентира нет, то свою свободу он стремится отдать кому-то, кто обещает к этой цели привести. Но и без свободы человеку ничуть не легче. Получается, ему надо искать цель внутри себя.

— И как ты собираешься этому научить?

— Не знаю. Рано или поздно я отыщу способ.

— А мне показалось, кому-то не по душе быть правителем? — заметил Симеон с добродушной лукавинкой.

— Не по душе. Это трудная работа. Но кому-то надо ее делать. Кто-то должен показать людям, как обустроить жизнь, и отстроить заново город, и детям дать образование. Пауки пытались изжить из людей разум. Моя задача, думаю, в том, чтобы вживить его снова. Справлюсь с этим — и в правителе не будет надобности.

Симеон твердо покачал головой.

— Правитель нужен всегда. Потому что правитель для людей — это оправдание для них собственной пассивности. А ведь и высокообразованные бывают пассивны. Я не циник.

Но чем больше ты для них делаешь, тем сильнее они тобой восхищаются и пекутся, чтоб тебе жизнь была медом. Им нравится стучать лбом об пол. Почему, считаешь, они хотят поместить твоего отца в мавзолей? Чтобы было на кого молиться, кого почитать.

Найл вздрогнул от такого замечания. Обернувшись, он посмотрел на гроб. Ручки литого золота ярко блестели в первых лучах восходящего солнца. Пустые же глазницы черепа смотрелись безмолвными омутами мрака. Внезапно Найл рассмеялся и встал.

— Да, конечно, ты прав. Было глупо с моей стороны не замечать этого.

Симеон поглядел озадаченно:

— Не замечать чего?

Найл нагнулся и растормошил крайнего из сопровождающих. Это был один из тех, что несли гроб.

— Поднимай остальных. Скажи, чтобы пошли и насобирали побольше хвороста.

Симеон догадался, что у Найла на уме.

— Ты считаешь, это разумно?

— Я в этом уверен. Кроме того, ему бы не спалось спокойно посреди города.

— А что скажет мать?

— Она поймет.

Вайг, разбуженный поднявшейся топотней, сел и протер глаза.

— Что мечемся? Пора трогаться?

— Пока нет. Вставай, надо помочь.

— Ты что задумал?

— Ему место здесь, в этой пустыне, — сказал Найл. — Ты бы в самом деле хотел, чтобы наш отец лежал в мраморном склепе?

Какое-то время Вайг задумчиво смотрел на брата. Наконец, покачал головой.

— Нет. Честно говоря, я всегда был против такой затеи.

Он поднялся на ноги. Братья вместе подняли гроб и опустили на середину костра. Прогоревшие кусты креозота сразу смялись, и гроб просел на жаркие угли. Его окутал сонм красных искр. Эмаль начала вскипать пузырьками, затем занялась огнем. Найл дослал в пламя заодно и крышку гроба. Когда люди возвратились с кустами креозота и сушняком, Найл велел побросать все это в костер. Через десять минут жар поднялся такой, что все невольно подались в сторону. К этому времени гроба уже не было видно среди трескучих извивов пламени.

Глядя, как обращаются в дым и пепел останки отца, Найл безмолвно ликовал. Печаль и огорчение остались в прошлом — извечная цель, не дающая человеку рваться вперед. Яркие языки пламени заставляли мечтать о будущем.

Когда огонь превратился в груду пламенеющих углей, Найл повернулся к Манефону:

— Прикажи людям собирать поклажу. Пора подаваться к дому.