Колин Уилсон - Мир пауков. Башня и Дельта

Он сидел на стуле возле окна и не мигая смотрел на реку. Трудно определить, каков объем его знаний; всякий раз, перед тем как дать ответ на тот или иной вопрос, приходилось усиленно рыться в памяти. Он напоминал человека, унаследовавшего богатейшую библиотеку, но весьма приближенно представляющего, что на какой полке стоит.

Из белого столпа показался старец.

— Доброе утро. Как спалось, нормально?

— Пожалуй, да.

— Наверное, не прочь бы и поесть?

— Д-да, — Найл так был увлечен, что совершенно упустил это из внимания.

— Тогда тебе не мешает подкрепиться, прежде чем двинемся дальше. Ступай за мной.

Он провел Найла в небольшое помещение, где стояло несколько столов и стульев. Из окна открывался вид на реку, изгибом уходящую вдаль, и серую городскую стену. Неподалеку от окна стоял серебристый металлический ящик продолговатой формы.

— Это пищевой процессор. Натуральной пищи у нас здесь, боюсь, нет. Но люди перед отлетом с Земли добились больших успехов в пищевом синтезе. Выбирай, что хочешь, и нажимай на кнопку, еда появится внизу на раздаточном лотке.

Чуть сбоку от машины на стене висела таблица с перечнем блюд и напитков: говяжье филе, яичница с ветчиной, яблочный пирог со взбитыми сливками, торт-пекан, кексы, мороженое… Каждое блюдо было снабжено картинкой и серебристой кнопкой.

— Я бы на твоем месте выбирал блюда, которые можно есть руками, — посоветовал старец. — Телячьи отбивные здесь очень хорошие. И жареная утка, скорее всего, тоже. Томатный суп, думаю, тоже великолепен на вкус.

Найл, выбрав, нажал на нужные кнопки. В металлическом ящике коротко поурчало. Через пару минут внизу со щелчком открылась дверца, и наружу на металлическом подносе выскользнули три тарелки и стакан. Найл поднес их к столику возле окна. Одна из рам была приоткрыта, и в помещение задувал приятный ветерок. Снаружи доносилась разноголосица звуков: выкрики гребцов с реки, плеск весел в воде, плотный стук лошадиных копыт и скрип повозок.

Найл изумился, когда старец выдвинул стул и уселся напротив.

— Как тебе это удается, ты же бесплотный?

— Микросреда здесь полностью контролируется. Стигмастер может делать почти все.

Он взмахнул рукой, и стулья в комнате принялись с шумом выдвигаться и задвигаться под столы, а сами столы снялись с пола и, прежде чем опуститься на место, галантно прокружили по воздуху. Привыкший уже к чудесам, Найл только улыбался.

Еда была восхитительной. Вкус этой пищи был Найлу совершенно не знаком. Томатный суп густой, душистый, в меру сдобрен специями; косточка телячьей отбивной обернута бумагой — корочка снаружи золотистая, поджаристая, а внутри мясо нежное, розовое. Кекс с вишневой пропиткой оказался таким объедением, что у Найла возник соблазн взять себе добавку. Мороженое с фисташками и грецким орехом просто изумляло — такая пища ему и во сне не снилась. Но и при всей вкусноте управиться со столь обильной трапезой оказалось непросто. Чувствуя, что сейчас лопнет, наевшийся до отвала Найл откинулся на стуле, вытирая липкие от еды пальцы о влажный кусок ткани, которую вынул из запечатанного пакета.

— Те, кто так питался каждый день, наверное, жили как боги.

— Любопытный вывод. Может, прелесть такой жизни состояла в приближении к божественному. А в целом создатели пищепроцессора были озабочены сугубо будничными проблемами. Божественного в них было не больше, чем в управителе Каззаке или твоем отце.

Сам Найл просто млел от восторга, что полностью понимает смысл слов старца; два-три часа назад такая речь была бы выше его разумения.

— Как ты, интересно, научил меня читать?

— Сравнительно простая методика, называется обучением во сне. Знание напрямую вводилось в клетки памяти твоего мозга.

— Почему ты заодно не ввел знания о создателях пищепроцессора?

— Сделай я это, ты бы потерял вкус к самостоятельному постижению. А удовольствие такого рода — наисущественная часть всякого обучения.

Теперь, попривыкнув уже к старцу, Найл стал замечать, что его реакциям недостает человечески живой спонтанности. Не знай Найл изначально, что Стигмастер — творение человеческих рук, он бы, скорее всего, ничего и не заподозрил, лишь подумал бы, может, что возраст делает старика слегка нерасторопным. А теперь он видел, что набор человеческих реакций Стиига и впрямь ограничен. Старец улыбался в нужные моменты и вовремя кивал при разговоре, облизывал языком губы, почесывал указательным пальцем нос, но при всем при этом имел рассеянный вид, а на обдумывание ответа у него уходила секунда-другая. Не было между собеседниками той потаенной приязни, что возникает во время разговора между двумя людьми. А попытка настроиться на мыслительную волну собеседника вообще ничего не давала. Там ничего не было — лишь туманная зыбкость, будто он общался с тенью.