Мария Чурсина - Петербург 2018. Дети закрытого города

– Все наладится. Мы поможем, – пообещали они. Одинаковые кукольные улыбки. – Мы на вашей стороне в любом случае. Не переживайте.

Вета молча открыла и закрыла рот.

«Уважаемые жильцы…»

Дети сидели, как и полагалось, на низенькой ограде клумбы.

– До свидания! – проводил Вету нестройный хор их голосов.

Она попрощалась.

У ажурной ограды, с той стороны, где обычно ждал ее Антон, было пусто, только рыжий закат отражался в лужах. Вета пару секунд постояла, рассматривая сырой асфальт, вздохнула и зашагала к автобусной остановке.

«Уважаемые жильцы, что же творится в вашей школе, что же, черт возьми, происходит в вашем закрытом городе?»

До комендантского часа оставалось не так много времени. Вета выбежала из подъезда и в желтом свете фонарей разглядела телефонную будку, прилепленную, как гигантский гриб-трутовик, к стене соседнего дома. Карточка лежала у нее в кармане плаща, а телефон она заучила наизусть.

В закрытом городе не брали мобильные, и приходилось изворачиваться по старинке.

Конечно, он не пришел сегодня и не пришел вчера, значит, у него на то были причины. Но Вета не напрашивалась на свидание.

Палец скользил по телефонному диску. Время шло медленно, шуршало листьями за приоткрытой стеклянной дверью.

– Дежурный, – раздался в трубке серьезный мужской голос.

– Здравствуйте. Мне нужен Антон, который работает у вас следователем.

Секунду в трубке слышались только потрескивания и шорохи. В голове Веты успели мелькнуть предположения о том, что вызов оборвался, что никакой Антон не следователь и здесь его вообще не знают.

– Переключаю. Ваш разговор записывается, – произнесли на том конце провода.

Потянулись гудки, длинные, как провода за окном поезда. Вета ждала, поглядывая на пустынную полутемную улицу. Холодный ветер хватал ее за голые щиколотки – выбежала из дома, не натянув даже колготки. Она переступила на месте.

– Сейчас никто не может ответить на ваш звонок. Если вы считаете, что ваше сообщение может быть важным, вы можете проговорить его на запись, – сообщил холодный женский голос.

Вета укусила себя за губу, чтобы промолчать и повесить трубку. Но не выдержала.

– Антон, мне нужно с тобой поговорить. Я не понимаю, что происходит. – Она помолчала. – С ними со всеми что-то не так. Я не понимаю, что.

Трубка улеглась на свое привычное место – спать. Было уже совсем поздно, и ночь красила небо перламутрово-серым, зажигались бледные звезды.

Кто угодно на ее месте бросился бы в библиотеку, в первый попавшийся газетный ларек, да куда угодно, лишь бы узнать, что за новые люди ходят вокруг нее в городе и разговаривают человеческими голосами. Вета хотела так поступить, именно сегодня, именно после собрания. Она долго обещала самой себе, что сделает именно так. Но вдруг поняла, что единственное, чего хочет, – хоть как-то добраться до постели.

Сунув руки в карманы плаща, Вета зашагала к дому.

Были вещи, которые он игнорировал, потому что не мог их изменить. Были вещи, которые он терпел, потому что маленькому человеку в большом мире вечно приходится что-то терпеть. И, в конце концов, были вещи, которые он принимал такими, какие они есть, потому что получал от этого удовольствие.

Март не относился ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Вечером, когда рабочий день лениво подползал к концу, он позвонил дежурному и тут же бросил трубку. Но высветился номер, и, конечно, Антона прогнали из уютного кабинета с горячим чайником в сырой осенний вечер, разбираться, почему сотрудник не изволил появляться на рабочем месте.

Дверь долго никто не открывал. Антон прекрасно знал, что Март живет один, потому что все родные, и даже жена, остались в другом – не закрытом – городе. Еще у него бледно-синяя шторка в ванной и стол в кухне, заваленный грязными тарелками и кусками засохшего хлеба.

«Человек, который не моет тарелки и разбрасывает засохший хлеб, ни за что не станет вешаться на перекладине в ванной, отодвинув в сторону шторку», – решил Антон и спустился вниз, чтобы вызвать из отдела коллегу, вскрывающего замки.

Когда Антону надоело сидеть на подоконнике, а в городе зажглись первые фонари, Март открыл дверь сам. Покрутил головой и наткнулся взглядом на мрачно молчащего Антона.

– Ну? – выдал тот замогильным голосом.

– Заходи, – хрипло выдавил Март вместо ответа.

В квартире было темно и тихо. Не сумрачно – темно, как бывает, если занавесить все окна плотными шторами. Антон терпеть не мог шторы и летом спал всегда с распахнутым окном. Март, плюнув на положенную ему роль проводника, тут же исчез в черном дверном проеме.