Вероника Рот - Преданная

Мой брат стоит за микроскопом, глаза прижаты к окуляру. Свет, отразившись от предметного столика, бросает странные тени на его лицо, от чего Калеб кажется старше.

— Это, безусловно, она, — произносит он. — Сыворотка моделирования атаки.

— Всегда лучше узнать еще одно мнение, — говорит Мэтью.

Через несколько часов Калеба ждет смерть, а он стоит и анализирует сыворотки. Как глупо. Ясно, зачем Калеб захотел быть здесь: чтобы убедиться, что он жертвует собой по уважительной причине. Тем не менее, я его, в общем, понимаю. Шанса все переиграть тебе никто не даст.

— Повтори-ка код, — просит его Мэтью.

Код должен активировать сыворотку памяти, в то время как нажатие на кнопку вызовет ее мгновенное рассеивание по Резиденции.

— Я легко запоминаю последовательности чисел, — злится Калеб.

— Не сомневаюсь. Но когда на тебя начнет действовать сыворотка смерти, твой разум может помутиться. Нужно, чтобы цифры и действия глубоко укоренились у тебя в голове.

Калеб вздрагивает, а я таращусь на свои ботинки.

— 080712, — покорно произносит он, — и нажать зеленую кнопку.

Кара сейчас сидит в диспетчерской, чтобы добавить в напитки дежурных успокоительное, а затем, когда все будут одурманены, отключить в Резиденции освещение. Как только она провернет это, мы отправимся в Оружейную Лабораторию, невидимые в темноте для камер наблюдения. Напротив меня на столе лежит бомба, которую дал нам Реджи. Она выглядит совершенно обыденно: черная коробка с металлическими зубцами по углам и дистанционным взрывателем. С помощью зазубрин ее легко прикрепить ко вторым лабораторным дверям. Первые — до сих пор не восстановили после нападения Ниты.

— Отлично, — резюмирует Мэтью. — Теперь нам нужно только ждать.

— Мэтью, — спрашиваю я, — ты не оставишь нас одних?

— Конечно, — улыбается тот. — Я зайду за вами, когда будет пора.

Калеб раскладывает перед собой костюм химзащиты, бомбу, рюкзак и внимательно смотрит на снаряжение.

— Я вспоминаю о том, как мы с тобой играли в «Правдолюбов», когда были маленькие, — произносит он. — Я тогда сажал тебя в кресле в гостиной и задавал тебе вопросы.

— Ага, — киваю я, прислонившись к лабораторному столу. — Ты еще считал мой пульс на запястье и говорил, что, если я солгу, ты тут же все узнаешь. Вот ужас.

Калеб смеется.

— Однажды ты призналась, что стащила книжку из школьной библиотеки, а в этот момент вернулась домой мама…

— И заставила меня пойти к библиотекарше и извиниться. Она еще всегда называла всех «барышня» или «молодой человек».

— А меня она, похоже, любила. Когда я вызывался дежурить и должен был расставлять книги во время обеденного перерыва, на самом деле я просто стоял и читал. Она несколько раз замечала меня за этим занятием, но никогда ничего не говорила.

— Правда? — и чувствую внезапный укол в груди. — Я не знала.

— Мы много чего не знали друг о друге, — он постукивает пальцами по столу. — Жаль, что мы не смогли быть честными с собой.

— Мне тоже.

— И сейчас уже слишком поздно.

— Не совсем, — я выдвигаю стул и сажусь. — Как насчет правдолюбов? Я отвечу на твой вопрос, а потом ты ответишь на мой. Только честно.

Он выглядит немного сердито, но соглашается:

— Как ты разбила стаканы на кухне, хотя заявила, что хотела протереть их?

— Калеб, ты чего? — я возвожу глаза к потолку.

— Хорошо, — он откашливается. — Ты действительно простила меня?

Смотрю на свои руки, лежащие на коленях. До сих пор у меня получалось разговаривать с ним непринужденно и по-доброму лишь потому, что я гнала прочь воспоминания о случившемся с нами у эрудитов. Но то, что он сделал, невозможно простить. Боль еще жива в моем сердце. Хотя, может, я постепенно забуду те горькие события и время окончательно притупит гнев и ненависть?

— Да, я тебя простила, — твердо говорю я и делаю паузу. — Или, по крайней мере, я отчаянно хочу тебя простить. Думаю, что фактически это одно и то же.

Его лицо проясняется. Встаю со стула, уступая ему место.

— Почему ты решился на такое? Какова самая главная причина? — спрашиваю я. — Наиболее важная для тебя?

— Не надо, Беатрис.

— Я не загоняю тебя в ловушку, Калеб. Не бойся.

Между нами на матовом столе лежат выстроенные в линию костюм, взрывчатка и рюкзак. Обратного билета среди этих вещей нет.

— Наверное, у меня нет выбора. Зато я избавлюсь от чувства вины, — произносит он. — И я успокоюсь.

Мне нечего сказать.