Владимир Лосев - Спаситель

— Замечательно сказал насчет осязания, — сказал Майк, тихо охнув. — Я только что обо что-то споткнулся.

— Я и сам спотыкаюсь, — сказал Вик. — Кстати, можешь уже снять руку с моего плеча, а то ты уже на нем висишь. Мне и себя-то тащить трудно, а если ещё и тебя, то я далеко не уйду. Ты гораздо крупнее меня и совсем не такой легкий, каким себе кажешься.

— Прости, — смущенно пробормотал Майк, снимая руку с плеча. — Я как-то не заметил. Это от слабости. Надо сделать привал, чтобы отдохнуть и подождать, пока рассветет. Вик резко остановился, Майк больно ткнулся носом в его рюкзак и выругался.

— И чего ты встал? — спросил он недовольно. — Мы идем, или уже делаем привал прямо здесь, на траве?

— Сейчас пойдем дальше, — сказал Вик. — Я просто почувствовал, что рядом есть какое-то укрытие от дождя, но что это такое, я не знаю.

— Веди, — сказал Майк. — Там разберемся, все равно больше сил уже не осталось. Он положил руку на плечо Вика.

— С вашего разрешения, я ещё немного на вас повишу, — сказал он. — А то я сейчас упаду.

— Тогда упадем вместе, — вздохнул Вик. — В следующий раз, когда попадем в новую переделку, я буду висеть на тебе, а ты будешь нас вести.

— Если будет следующий раз, то я согласен, — сказал Майк. — Но мне почему-то кажется, что ещё раз мы уже такое не переживем.

Вик свернул в сторону, и они наткнулись на стену дощатого сарая. Он открыл сбитые из не струганных досок ворота и зажег спичку. В сарае лежали лопаты, носилки и разные другие инструменты.

— Вполне можно жить, — сказал Майк, садясь с вздохом облегчения на пустое ведро. — И даже можно развести костер из этого инструмента, все рано он больше никому не нужен. Сейчас бы ещё выпить, и был бы совсем праздник.

Вик снял рюкзак, положил ружье на землю, и стал разжигать костер. Ему пришлось повозиться прежде, чем он смог развести огонь, твердые черенки никак не хотели разгораться.

— Спичек осталось последняя коробка, — сказал он. — Если в ближайшее время ничего не найдем, то будем жить без огня.

— Может быть, в следующем городе нас встретят более ласково? — сказал Майк, ложась на грязный земляной пол возле костра. — И тогда мы не только найдем спички, водку, но и сменим одежду, или хотя бы постираемся. У меня есть ещё две коробки спичек, но пусть это будет неприкосновенный запас.

— Я бы не стал рассчитывать на то, что где-то нас ласково встретят, не те времена, — вздохнул Вик, и тоже ложась на землю. — Все, у меня тоже больше нет сил.

— Ты уже сделал все, что нужно, — сказал Майк, развязывая свою повязку, морщась при этом от боли. — Большего никто бы не сумел сделать. Если бы мне раньше сказали, что человек может видеть в темноте, как сова, находить дорогу туда, куда нужно, оказавшись в незнакомом месте, предупреждать об опасности, когда о ней еще ничего не говорит, я бы не поверил.

— Я не вижу в темноте, — сказал Вик. — Я просто чувствую препятствия и направление, а больше ничего.

— Да, ты что-то начал рассказывать об этих чувствах, а я тебя прервал, — сказал Майк. — Но теперь я весь сплошное внимание.

— Я не могу ничего рассказать, — сказал Вик. — Это либо чувствуешь, либо нет. Как можно слепому рассказать о том, что ты видишь?

— Рассказать-то можно, — сказал Майк. — Только неизвестно поймет ли он тебя.

— Так вот здесь такая же история, — вздохнул Вик. — Говорят, что существует шестое чувство.

— А, это ты про интуицию, — сказал Майк. — Про это я читал.

— Есть наверно ещё и седьмое, восьмое, девятое чувство, может быть, их вообще существует больше сотни, — сказал Вик. — Но это не чувства, потому что они принадлежат не телу. Они принадлежат душе.

— А в чем разница кому, что принадлежит? — спросил Майк. — Тело-то одно, а душа находится в теле.

— Разница в том, что все известные человеку чувства гораздо сильнее нами ощущаются, чем все то, что принадлежит душе, — сказал Вик. — Сигналы от этих чувств непосредственно приходят в мозг по нервным окончаниям. Они хорошо слышны, они легко обрабатываются мозгом и контролируются им.

С душой же все по-другому. Нервных окончаний в ней нет, а сигналы приходят как будто по радио, только оно звучит так слабо, что его почти не слышно.

Поэтому в эти чувства приходится вслушиваться, если так можно сказать, потому что ты не вслушиваешься, а просто отсеиваешь слабые сигналы души от сильных сигналов тела.

— Кстати, вполне понятно объяснил, — сказал Майк. — Только я все равно не понял, чем же чувства души отличаются от чувств тела?