Подруга по школьной парте сказала автора и название.
— Слышала, — подумав, кивнула я. Автор был более чем известен, а название я слышала не раз от однокурсников-фанатов. — О чём?
— Ну, грубо говоря, о человеке, который взял да и уехал на волшебном трамвайчике в волшебный мир.
— А, попаданец, — я мигом потеряла всякий интерес.
— Не, не надо пренебрежения! Это тебе не какая-нибудь второсортная фэнтезюшка, это оригинальное, философское…
Увлечённое размахивание рук прервал нужный Ирке поворот на шоссе и аккурат подъехавшая маршрутка.
— Ну, я побежала, — спохватилась она, на прощание клюя напомаженными губами воздух подле моей щеки. — Увидимся!
— Смотри, в волшебный трамвайчик случайно не сядь! — крикнула я вдогонку.
Ирка, засмеявшись, захлопнула дверь маршрутки, нетерпеливо фыркавшей выхлопом, и была такова.
Обе платформы были пусты. В этот день и в это время, впрочем, люди на станции всегда были редкими гостями, а продавцы многочисленных лавчонок, приткнувшихся по бокам, не спешили вылезать, оставляя своё хозяйство на произвол судьбы: то, что творится снаружи, их всегда не особо-то интересовало.
Достав из кармана мобильник и убедившись, что пара минут ещё есть, я неспешно побрела в сторону первого вагона. Экспресс не заставил себя ждать: появился на горизонте, перемигиваясь с солнцем жёлтым глазом фар, выстукивая колёсами «чу-дес-ный день» и воодушевлённо сигналя людям на переходе через пути. Ко мне он подъехал уже на последней стадии торможения — ослабевший ветер скорости и путешествий лишь слегка шевельнул мои волосы.
Зайдя в пустой вагон, я села у окна, вернула наушники, последние десять минут игравшие роль концептуального ожерелья, на их законное место и стала смотреть, как набирают скорость рдеющие деревья, вывески станционных лавчонок и столбы электропередач за окном. Тень вагона ползла по соседним путям. Промелькнула ностальгическими деревянными домишками и исчезла старенькая соседка нашего городка, деревня со съедобным названием Виноградово. Потом поезд замедлил ход, медленно вползая на хитрое переплетение пяти путей — экспресс, как и следовало ожидать, свернул куда-то вбок, оставив позади платформы очередной проигнорированной станции, бросив тень на возникший слева по борту ёловый подлесок. Когда тот расступился, взору предстали бескрайние лысеющие поля.
Провезя меня мимо медных лесов, сапфирных озёр и серебряных речушек, под куполом мягко-голубого неба с редкими рыхлыми облаками, озарённым червонным золотом осеннего солнца, поезд наконец въехал в город. Оставив позади милые провинциальные домики, — невысокие, кирпичные, с садиками подле каждого, — замедлил ход и наконец мягко затормозил у станции.
Папа ждал под каменным козырьком, сунув руки в карман куртки, улыбаясь не столько даже губами, сколько глазами. Сероглазый король как он есть.
Он тоже любил наблюдать за экспрессами, пусть даже проходящими мимо — а потому я знала, что всегда найду его на станции.
— Привет, пап! — я подлетела к отцу, звонко чмокнув его в щёку. — С днём рождения!
— Привет, фантазёр! — в ответ я удостоилась объятий и поцелуя в макушку. — Спасибо!
Одновременно обернувшись, мы проводили взглядами уходящий экспресс.
— Красавец, — одобрительно заметил папа.
— Как твоё ничего? — спросила я, подхватив его под руку.
— Ничегошничает. Пойдём лебедей кормить, они по тебе соскучились.
— А за булочками зайдём?
— Всё, что пожелаешь.
Сойдя с платформы по потрескавшимся ступенькам, мы принялись петлять по узким солнечным улочкам вдоль трамвайных путей. По городу разливалась солнечная осенняя дымка. Тёплый ветер бабьего лета путал в волосах рыжие октябрьские листья и раздувал полы расстёгнутой ветровки. Было совсем не холодно, но когда папа заметил, что я шмыгаю носом, — заработала насморк пару дней назад, промочив ноги, — то решительно снял куртку, накинув мне на плечи. Для него она была курткой, а на мне повисла безразмерным кожаным плащом, но я не стала спорить. Куртка, конечно, не последняя рубашка, но всегда приятно, когда кто-то готов пожертвовать ею для тебя.
По пути говорили об учёбе, жизни и маме. Ещё о Ване и о бабушке.
— Ну, вот тебе и очевидный плюс нового папы, — бодро сказал отец, когда мы подходили к прудам. — У старого мамы уже не было.
— Зато старый папа был моим папой, — вздохнула я, потянув его в булочную.
Оттуда вышли с пакетом, полным слоек, плие и тарталеток, а также большим батоном восхитительно свежего, ещё горяченького белого хлеба. Немедленно отломив по куску и выев мякиш, мы прошли по зелёной аллее скверика мимо парочек, целующихся на лавках, и спустились к берегу пруда. Владыки вод, — два лебедя, чёрный и белый, — скользили по глади отражённого неба, удостаивая пришельцев царственно-любопытными взглядами. Мы сели на выложенный гранитом бережок, кинули поломанные на мелкие куски горбушки в воду и затихли. Спустя какое-то время лебеди, подозрительно косясь, таки изволили подплыть поближе и, изящно изгибая и без того изящнейшие шеи, принялись выуживать из воды разбухший, уже тонущий хлеб.
Читать дальше