Ретт завербовался в армию полтора года спустя, за месяц до своего совершеннолетия. Он не испытывал волнения от мысли, что придется воевать, но при этом его накрыла волна отчаянного пессимизма и дурных предчувствий. Он был уверен, что его пошлют в Европу, и что, когда неизбежно произойдет высадка десанта — возможно, в 1944 году, возможно вначале 1945 или 46 — он будет в первой волне, и враг сразит его пулеметным огнем прежде, чем он выберется из воды. Он как наяву видел свое тело, раскачивающееся на волнах, лицом вниз, руки расставлены в стороны.
Именно с этим фаталистическим настроем, в свою последнюю домашнюю ночь, он открыл банку с печеньем первый раз за два года. Он так и не решился перевернуть её — у него было видение, что он будет похоронен под нескончаемой лавиной «Макаронсов» и песочного — но он начал доставать их и складывать на кровати в кучки: сахарное печенье, шоколадное с орехами, овсяное печенье, бисквит, овсяное с изюмом. Когда по бокам от него выросли горки из печенья, он остановился и всмотрелся вглубь пузатой банки.
Он опустошил её больше, чем наполовину, но уровень тут же вырос. Печенья появлялись из середины и растекались по сторонам. Это напомнило ему школьный урок о вулканических образованиях. Вскоре она вновь будет полной, и что он собирается делать со всеми теми, которые достал из банки? Их там были сотни. Когда он начал забрасывать их обратно в банку, то увидел кое-что, от чего застыл на месте. На нем были одеты часы «Булова», и как только его левое запястье прошло мимо ободка банки, секундная стрелка остановилась. Он отодвинул руку, а затем вернул обратно, просто чтобы удостовериться. Да. Когда рука находилась вне сосуда, часы шли. Рядом — все замирало.
Потому что Лаланка реальна , подумал он, а банка с печеньем — это своего рода портал, выводящийв Западное Королевство, и время там останавливается .
Банка вновь была полна до краев (в ту ночь сверху было печенье «Пекан Санди» ). Ретт закрыл крышку и убрал банку под кровать. Он положил остатки печенья в мусорный мешок, отметив, что его обязательно необходимо вынести утром — и ему стало окончательный муторно за свое решение о собственной преждевременной утилизации. Он сказал себе, нет никакого Западного Королевства; он слишком взрослый, чтобы верить в такие вещи. Хотя банка с печеньем, конечно же, чудо, и это было неоспоримо. Но чудеса — это страшные вещи, и это было настолько ярким, что свело мать с ума. И с ним случится то же самое, если он зациклится на нем, особенно учитывая, что война вот-вот проглотит его.
— Я сказал себе, что это было какое-то магнитное поле, которое останавливало часы, — сказал Дейл, — и я попытался заставить себя больше не думать об этом. А потом лежал без сна до часу ночи, не думая ни о чем другом. Потом я встал и отнес эту чертову штуковину на чердак. Где она и оставалась, пока я не вернулся с войны.
6
Пит Олдерсон просмотрел свою версию Второй Мировой из-за стола в Хэмптон-роудс, штат Вирджиния, и закончил войну в чине капитан-лейтенанта. Он послал на верную смерть множество народа, но сам так никогда и не услышал ни единого выстрела. Джек научился летать, и взял укулеле матери с собой в Гуадалканал. Оттуда он совершил десятки боевых вылетов, прежде чем его истребитель был подбит во время битвы за Иводзиму. Его друг написал Джорджу Олдерсону, что фонарь самолета его сына заклинило, и он не смог парашютироваться на воду. Чего он не написал — может, просто не нашел слов — ведь это Джек обладал художественным талантом, что тот сгорел, как факел в своей кабине, еще до того, как кишащие акулами воды поглотили его.
Ретт действительно стал частью оккупационных войск, которые высадились в Нормандии, но хотя все бойцы вокруг него были убиты (их тела покачивались на волнах, как он себе и представлял), он выжил в тот день, а так же в последующую ночь, когда земля сотрясалась от мощных взрывов. Он воевал во Франции и в Германии, и во время всех этих невзгод семейная реликвия Олдерсонов — часы Бюлов — тикали на его запястье. Он страдал от мозолей и обморожения стоп, однажды сильно порезался ежевикой, когда его отряд наткнулся на неё недалеко от границы с Германией, где они защищали от фрицев мост через реку, но он ни разу не был ранен вражеским огнем, и никогда не забывал заводить часы.
Иногда, кроме каши, в его рационе было печенье, как правило, твердое, как камень и всегда черствое. Он ел его в окопах и траншеях, вспоминая синюю банку с печеньем его матери.
Читать дальше